По какой бы улочке ни шел человек, повсюду он видел останки былого величия. Завоеватели все еще помнили, как проходили по вымощенным булыжником мостовым. Победоносные войска маршировали вдоль этих бульваров. Теперь по улицам ходили люди, которые не понимали, что дни величия ушли. Впрочем, как подозревал брат Светоч, древние бросы не придавали особого значения славе города. И тогда, и сейчас бедняков интересовала еда да крыша над головой.

Их не запомнят. Этой чести удостаивался лишь тот, кто заставлял людей работать на благо империи, кто выдумывал пошлины, благодаря которым возводились памятники и набирались легионы. И все же, впрочем, как всегда, броская чернь жила куда лучше своих соплеменников в менее значительных городах. Это была простая, жестокая истина, не важно – соответствовала она мировоззрению брата Светоча или нет.

Борьба с пиратами заканчивалась.

Брату Светочу чуть раньше довелось увидеть нескольких пленников. Они ослабли, а потому не понимали, что происходит. Пираты были голодны и напуганы. И в то же время они вздохнули с облегчением, когда все закончилось. Брат Светоч задумался, как им удастся выжить в руках воинствующего братства.

Братство было чрезвычайно заинтересовано в получении информации о тех, кто сподобил кальциран на поход. Который еще не свершился. Восточное побережье все еще страдало от набегов флибустьеров.

Конекийские духовники устроились поудобнее и воззрились на солнечные лучи, играющие среди зданий и памятников. Прищурившись, брат Светоч смог различить лишь солдат, охраняющих разбитые суда вдоль реки – ценный трофей.

– Интересно, как все проходит? – вздохнул Майкл Кархарт. Пока они бродили без дела и взирали на чудеса былой славы, герцог Тормонд и королева Изабет беседовали с Патриархом. Все считали, что ничего путного из их беседы не выйдет. Тормонд был слишком слабохарактерным. Изабет оставалась загадкой. Ей исполнилось четырнадцать, когда она отправилась в Наваю, дабы стать королевой Питера.

– Позвольте мне исполнить роль прорицателя в этом времени, – изрек брат Светоч. – Королева Наваи окажется наивнее герцога Хорэна. Который запутается и передаст Великому свои земли, потому что так ему не придется отстаивать свои принципы и вершить правое дело.

– Взгляните. Опять папские отряды, – сказал один из спутников.

Тридцать солдат переходили через мост рядом с Кроисом. Великий стягивал войска. Непродуманный ход, если он готовился к походу на Кальцир. Патриарх крупно рисковал, рассчитывая на то, что Иоанн Черные Ботинки не воспользуется возможностью атаковать незащищенную папскую область.

Приближенным Тормонда стало тут же известно об окончании встречи герцога и Изабет с Великим. Было видно, как они шли от Кроиса к южному берегу Тераги.

Герцога, королеву Наваи и остальных делегатов пригласила семья Колони. Она предоставила в их распоряжение свою цитадель-спутник, Палаццо Бракко. Здесь жил Флорецено Колони, принципат этого семейства. Однако как только пираты атаковали Брос, он переместился в покои, расположенные во Дворце Хиаро. Когда появились враги Бога, большинство принципатов наслаждались роскошью в безопасности.

Флорецено Колони обожал пускать пыль в глаза. Именно поэтому он и принял в своем доме конекийскую делегацию. Впрочем, сам из себя принципат ничего не представлял, и если его когда-нибудь вспомнят, а его имя мелькнет на страницах истории, то лишь потому, что он приютил герцога Тормонда во время неудачного визита в город-метрополь.

Члены делегации постепенно собирались в центральном дворе Палаццо Бракко. Герцог подождал, пока придут все. К его чести, он накормил каждого гостя. А все из-за Великого.

– Ешьте. Теперь мы друзья Патриарха.

Брат Светоч воспользовался пиршеством. Еда лежала на столах вдоль стен, и каждый мог взять все, что ему хотелось. Пиршество продолжалось несколько часов. В течение которых епископ ЛеКруа припер мэйзеланина к стене. ЛеКруа, выпив огромное количество фиралдийского вина, разразился бурными потоками отчаяния, поскольку считал, что герцог отрекся от Чистого.

– Мы этого не знаем, – запротестовал брат Светоч. – Тормонд – человек принципов. Герцог Хорэна никогда не забудет, что Достойный VI был законно избранным Патриархом епископской Церкви.

– Конечно, он помнит об этом. Но Тормонд не позволит принципам помешать ему сделать то, что он намерен осуществить.

Тормонд подал знак пажу. Тот попросил тишины.

Герцог и сам выпил изрядную порцию вина.

– Поставленная перед нами задача успешно выполнена. Сегодня между Церковью и Конеком установлен мир, – осторожно объявил он.

Ликования не последовало. Раздались возгласы недоверия.

– Изабет и я провели четыре часа, беседуя с Патриархом, – Тормонд остановился. – То есть претендентом на мантию Патриарха Церкви, основанной святыми Айсом, Домино и Арктью. Мы обсудили обязанности Конека перед Церковью и ее обязанности перед жителями Конека. Мои друзья, новости хорошие.

Герцог хотел сказать еще что-то, но вино стукнуло ему в голову, и он замолчал.

Несмотря на неспособность Тормонда говорить, соглашения, достигнутые во время конференции, приняли форму и содержание. Форма эта оказалась непривлекательная. А содержание имело неприятный запашок.

Любому событию найдутся свидетели. Безымянные, незаметные слуги, которые всегда готовы все подробно описать.

Шестьдесят мужчин и одна женщина слушали слюнявую, невнятную речь Тормонда, в которой он оправдывал соглашения, заключенные с Великим. Герцог смог произнести ее, когда провел некоторое время без выпивки.

Конек признает броского Патриарха. Священники и епископы, отказавшиеся сделать это, будут переданы в руки нового епископа Антекса. Через пять лет он гарантировано станет членом Коллегиума. Его преемника, следующего конекийского принципата, изберет правящий герцог.

– И вы поступились собственной верой? Ради обещания мира, которое вам дал этот бесполезный шакал Бенедокто? Вы ничего не добились, милорд! Ничего! Он не сможет ничего предпринять, если отвергнуть его. Великий – слабак. Он ополчится на вас сразу же, когда возникнет такая возможность. Конекийский принципат не получит место в Коллегиуме, – взорвался епископ ЛеКруа.

Тормонд позволил духовнику излить свою ярость до конца.

– Во-вторых, мы обязаны истребить все еретические культы и веры.

Это требование Штриарха, исполнения которого он жаждал больше всего, неизменно вызывало бурю гнева. Даже проброские епископы были взбешены: Великий не имел права так беспардонно и беспринципно вмешиваться в дела, которые касаются исключительно Конека.

Брат Светоч угрюмо молчал: его предал друг.

Речь Тормонда стала более ясной. Впрочем его слова от этого не стали пользоваться большим одобрением.

– Конек обязан предоставить две тысячи восемьсот вооруженных солдат, дабы помочь покарать Кальцир за тот вред, что он нанес епископскому миру.