— Мариза Лайтвуд, — сказал Себастьян, обходя её маленьким кругом. Эмма не двигалась и не издала ни единого звука с тех пор, как вздрогнула. Джулиан задавался вопросом, вспоминала ли она Маризу в их мире, скорбящую возле костра ее бывшего мужа, но окруженную детьми и внуками? Эмма, должно быть, думала о собственных родителях, понял он. Задаваясь вопросом, живы ли они в этом мире. Но она не сказала ни слова. — Ты обвиняешься в пособничестве мятежникам против дела Павшей Звезды. Мы знаем, что ты делала это, поэтому суда не будет, потому что мы против него в любом случае. Но ты — ты совершила величайшую измену из всех. Ты пыталась разрушить связь между двумя братьями. Джейс и я — братья. Ты не его мать. Я — единственная его семья.

— Боже, — прошептала Эмма. — Это та странная связь, которая у них была, когда Себастьян контролировал Джейса, помнишь? Значит это случилось в этом мире…

— Я убил свою мать, Лилит, ради Джейса. — сказал Себастьян. — Теперь он убьет свою мать ради меня.

Джейс вытащил меч из ножен на его талии. Это было длинное, зловещее серебряное лезвие, которое мерцало красным в лунном свете. Джулиан снова подумал о Джейсе в их мире: смеющемся, шутящем, оживленном. Казалось, что это было чем-то большим, чем контроль. Будто бы этот Джейс был мертв изнутри.

Уголки губ Себастьяна приподнялись, он улыбался, но это была не человеческая улыбка.

— Последние слова, Мариза?

Мариза повернулась так, чтобы видеть Джейса. Напряженные изгибы ее лица, казалось, расслабились, и на мгновение Джулиан увидел Джона Карстаирса, смотрящего на Эмму, или свою собственную мать, смотрящую на него, смесь любви и печали.

— Ты помнишь, Джейс? — сказала она. — Ту песню, которую я пела тебе, когда ты был мальчиком.

Она начала петь, её голос высокий и дрожащий.

À la claire fontaine m’en allant promener J’ai trouvé l’eau si belle que je m’y suis baigné. Il y a longtemps que je t’aime, jamais je ne t’oublierai.

Джулиан немного знал французский, так что он узнал некоторые слова. Я любила тебя так долго. Я никогда тебя не забуду.

— Il y a longtemps que je t’aime, — Мариза пела, её голос поднимался, дрожа на самой высокой ноте.

Эш крепко схватился за собственные локти. Он отвернулся как раз в тот момент, когда Джейс занес свой меч и опустил его, отсекая голову Маризы от ее тела. Белая кость, красная кровь; ее тело упало на песок, голова покатилась, ложась на песок щекой вниз, глаза все еще были открыты. Она, казалось, все еще смотрела на Джейса.

Кровь забрызгала лицо Эша, его рубашку. Толпа аплодировала и кричала. Джейс наклонился, чтобы вытереть меч о песок, когда Себастьян подошел к Эшу, его улыбка из нечеловеческой превратилась во что-то другое. Что-то собственническое.

— Я надеюсь, это был полезный опыт, — сказал он Эшу.

— Я научился не надевать белое на казнь, — сказал Эш, вытирая руку о перед рубашки; на которой остались красные пятна. — Полезно.

— Когда мы получим Орудия Смерти, ты увидишь гораздо больше смертей, Эш.

Себастьян усмехнулся и снова повысил голос.

— Время кормежки, — объявил он, и слова разнеслись по пляжу. Внутри головы Джулиана был крик, рвущийся наружу; он бросил взгляд на Эмму и увидел такой же крик в её глазах. Возможно, он принадлежал им обоим. Она схватила его запястье с достаточной силой, чтобы размолоть мелкие кости.

— Мы должны уйти. Мы должны убраться отсюда.

Она запиналась; у Джулиана даже не было времени согласиться. Когда вампиры окружили тело Маризы, они отбежали к обрыву, пригибаясь.

Ночь была заполнена какофонией визгов и воплей, и воздухе витал медный оттенок крови. Эмма шептала:

— Нет, нет, нет. — пробормотала она себе под нос, споткнувшись о нижнюю ступеньку шаткой деревянной лестницы, и подорвалась бегом. Джулиан последовал за ней, изо всех сил стараясь не смотреть назад.

Ступеньки дрожали под их ногами, но держались; верхушка обрыва была в поле их зрения. Эмма достигла конца ступенек и закричала, внезапно исчезая из поля зрения. Взор Джулиана помутнел. Он не осознавал, как забрался на оставшиеся ступеньки, он просто оказался на вершине обрыва — знакомая трасса, ряды припаркованных машин, песок и трава под ногами — и там была Эмма, в хватке высокого, рыжего парня, знакомое лицо которого поразило Джулиана, словно удар в живот.

— Кэмерон? — сказал Джулиан недоверчиво. — Кэмерон Эшдаун?

Кэмерон выглядел примерно на девятнадцать — двадцать. Его густые рыжие волосы был подстрижены по-военному коротко. Он был худым и жилистым, одетый в коричневую футболку и камуфляжные брюки, ремень Сэма Брауна был перекинут по диагонали через его плечо. В него был засунут пистолет.

Его лицо исказилось в отвращении.

— Вы оба вместе. Я должен был догадаться.

Джулиан сделал шаг вперёд.

— Отпусти её, ты Омраченный кусок…

Глаза Кэмерона округлись с почти комическим удивлением, и Эмма воспользовалась моментом, чтобы свирепо ударить назад, поворачивая своё тело, чтобы доставить ему несколько быстрых ударов. Она отошла от него, пока он выпрямлялся, но он уже достал пистолет из кобуры.

Он наставил его на них обоих. Сумеречные Охотники не использовали пистолеты, но Джулиан мог сказать только по тому, как он держал его, что этот Кэмерон хорошо их знал. Если Кэмерон выстрелит, Джулиан подумал, должно быть время для него, чтобы закрыть Эмму. Он примет пулю, несмотря на то, что он ненавидел оставлять её здесь одну.

Кэмерон повысил голос.

— Ливия! — он позвал. — Ты захочешь увидеть это.

Грудь Джулиана превратилась в лёд. Он представил, что он всё ещё дышит, он должен был, или он умрёт, но он не мог чувствовать это, не мог чувствовать кровь в его теле или пульсацию его дыхания, или биение его сердца. Он видел только её, появляющуюся между двух машин: она шла к ним обычно, её длинные тёмные волосы Блэкторнов развевались ветром от моря.

Ливви.

Она выглядела примерно на семнадцать. Она носила чёрные кожаные штаны с патронташем вокруг её талии и серый топ с дырками под клетчатую рубашку. Её ботинки были на толстой подошве с кучей пряжек. На её запястьях были тканевые браслеты с короткими метательными ножами в них. Шрам — один из многих — был на её лице, с верха левого виска, через её глаз, на середину щеки. Она держала полуавтоматическое ружьё, и, пока она шла к ним, подняла его без усилий и наставила прямо на Джулиана.

— Это они, — сказал Кэмерон. — Не знаю, что они делают вдали от других Омраченных.

— Кому какая разница? — сказала Ливви. — Я собираюсь убить их, и они бы поблагодарили меня за это, если бы всё ещё имели души.

Джулиан поднял руки. Радость видеть её, неконтролируемая и дурманящая, сражалась с паникой.

— Ливви, это мы…