ждала, чтобы кто-то объяснил мне самое основное… Твое я принять не могу и потому не спускалась из своей пустоты к тебе… а к тому еще выжидала того, что ты предпримешь! Но никто ничего мне не говорил. Я знала, что люди целуются, что существует это самое… ну, любовь… влажные губы… понимаешь меня? Все это тоже казалось мне загадочным. Когда я была маленькой, крыши как-то показались мне похожими на клубничное повидло — было это во время заката, перед дождем. И я спросила маму, почему крыши похожи на клубничное повидло… Я хорошо помню, как мама рассмеялась, а потом пошел дождь, и я решила про себя, что когда буду большая, убью дождь… Сама не знаю, почему все это сейчас рассказываю тебе, но ведь это было когда-то, было, и я все время вспоминаю об этом. Я уже тогда чувствовала, что живу как-то непостижимо и ничего не понимаю.

Тогда я тебя обнял. Кажется, сказал, что «понимаю тебя». Ты улыбнулась, погладила мои волосы, и я ушел…

Потом тебе сказали, что это был инфаркт. Но от этого ничего не меняется. Потому что оба мы — не желая этого — жили жизнью мертвецов. Каждый из нас избавляется от одиночества в той мере, в какой избавляет от него других, но мы не были способны на это.

Не знаю, что привело тебя на завод. Возможно, одиночество. Ты никогда не проявляла сильного стремления объединить свою судьбу с судьбой других людей. Но сейчас, когда над Нижней рассветает и ты идешь на работу, то думаешь обо всех, с кем ежедневно встречаешься, и как бы оживаешь в их судьбах, потому что они походят на твою судьбу. У тебя есть близкие, над которыми разлилась такая же тишина, как над тобой. Эту тишину ты ощутила, когда тебе сообщили о моей смерти. С тех пор ты догадываешься, даже убеждена, что все мы тесно связаны друг с другом, идем плечом к плечу.

Перевод Р. Разумовой.

Магда Матуштикова

НЕЛАКИРОВАННОЕ СЕРДЦЕ

Как-то раз около полудня я вместе с инженером Толнайем возвращалась с совещания. Часть пути мы прошли стороной, как раз там, где должны были возводить мост и прокладывать трубопровод. На этом участке застопорилось рытье котлована, и инженер хотел разобраться, в чем, собственно, причина.

Солнце пекло немилосердно, а мы с Толнайем перескакивали через ямы, взбираясь на груды земли, выброшенной на поверхность. Багровое лицо инженера заметно мрачнело. И вдруг откуда-то с высоты — среди невообразимого пекла раскаленной полуденным зноем ложбины — загремел чей-то голос.

— Янко, черт тебя подери, ну погоди же, я вот жене твоей доложу.

Инженер поднял голову и увидел в кабине, висевшей прямо над нами, широкое смуглое лицо и могучую шею, улыбнулся и махнул рукой в знак приветствия.

— Вот увидишь, расскажу, — продолжал греметь голос. — С той, старой инженершей, небось по заводу не шлялся?

— Мы когда-то начинали вместе, — усмехнулся инженер и дотронулся до убеленных сединой висков. — Много воды с тех пор утекло!

А неуемный голос трубил дальше — теперь он уже обращался ко мне:

— Ну а вы-то что́, уткнувшись носом в землю ходите? Лезьте сюда, наверх, отсюда такое видать!

На какое-то мгновение это мне показалось фантастикой — взбираться по узким наклонным железным ступенькам, из которых состоит страшно тонкая, «жирафья» шея стальной конструкции. Но раздумывать было некогда, и я, оглянувшись еще раз, прибавила шагу. Однако стоило первому встречному остановить инженера, как я вдруг попрощалась с ним и, сделав небольшой крюк, вернулась к подъемному крану.

Не успела я вынырнуть из-за какого-то сарая, прилепившегося на краю длинного рва, как сверху снова загудело:

— А вы и в самом деле пришли?

— Пришла и наверх к вам заберусь, — прокричала я, стараясь придать своему голосу бодрость и силу.

— А ну-ка ни с места, — пробасила труба, и тут я увидела, как человек в голубом комбинезоне начал спускаться вниз по железной лестнице с ловкостью большой и тяжелой кошки.

Внизу стояли два парня — один молодой и стройный, чувствовалось, что мускулы так и играют у него под кожей; другой — еще мальчишка, с обиженно и упрямо оттопыренной нижней губой. Они искоса поглядывали на меня, а я принялась считать ступеньки на этой «жирафьей» шее. Ступенек было очень много, пролеты между ними зияли на солнце, словно бездны. Когда я, дважды сбившись со счета, принялась считать в третий раз, в двух метрах от меня затрубил знакомый голос:

— Не побоялась, а? Кем вы на земле были?..

Взяв себя в руки, я попыталась было подняться наверх по железной лестнице, где от всяких случайностей человека оберегали только стальные обручи конструкции, но…

— В следующий раз, — успокоил меня мой новый знакомый и ступил на твердую землю. У меня было такое ощущение, что земля вот-вот прогнется под этой медвежьей тушей. Но земля не прогнулась, а человек обыкновенно, как все, протянул руку:

— Здравствуйте… Я — Курачка, а это мои хлопцы. Мы обедать не ходим, неохота сапоги обивать, горючее у нас при себе. Коли не брезгуете — милости просим.

Так мы и познакомились. Тоно Курачка и его хлопцы — Феро и Йожо — это была первая смена.

— В другой смене — тоже трое, мы с ними чередуемся на нашей «старушке». Но сегодня вы едва ли их увидите, сегодня они придут не скоро, может, к вечеру, какую-то работенку кончают.

Я спросила о второй смене — похожа ли она на них.

— Хотите познакомиться? — затрубил Курачка. — Ну что ж, ребята там неплохие, хоть у них все немножко по-другому. Мы-то уже спелись, свои в доску. Вот Йожо — он только лоб нахмурит, а мне уже понятно, что тут опять какая-нибудь синеглазка затесалась, а Феро и лоб морщить не надо, мне и без того известно, когда ему от ворот поворот указали. Ну, а ежели вам желательно всю бригаду увидеть, то приходите завтра, завтра у нас в Модранском погребке «рабочее совещание»… И нечего делать большие глаза — мы не какие-нибудь «авантюристы из Оризоны». Просто надо кое о чем потолковать…

Когда на следующий день вечером я вошла в прокуренный верхний зал кабачка, навстречу мне выскочил паренек в темно-синем костюме и сером галстуке — я не сразу признала, что это Йожо.

За столом сидело шестеро мужчин в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет, посередине стола стоял уже почти пустой кувшин — на дне его плескалось немного вина.

— Не обижайтесь, что ждать не стали, хлопцы прямо умирали от жажды, — объяснил Курачка. —