годах, заодно уничтожившего и большинство тех, кто готовил состоявшиеся и несостоявшиеся процессы.

Глава 34

Дело маршала Тухачевского

Дело маршала Тухачевского и его ближайших друзей, за которым последовало почти полное уничтожение высшего командования Красной армии, до сих пор представляется загадочным и нигде не освещено в печати документальной исторической точностью.

История Красной армии в первой половине тридцатых годов — история ее бурного численного и технического роста и бесспорного укрепления как самостоятельного фактора во внутренней политике Советского Союза.

На рубеже 20–30 годов влияние Ворошилова и окружавших его «героев гражданской войны» преимущественно из бывшей 1-ой Конной армии начало исчезать. Известно, что Ворошилов, вообще колебавшийся между правыми и Сталиным, резко выступил в начале 1930 года по вопросам темпов и методов коллективизации, когда обнаружилось брожение в армии, особенно в Северо-Кавказском военном округе в связи с жестокими массовыми выселениями, подавлениями и расстрелами крестьян и казаков на Северном Кавказе и на Кубани. Сталин сделал шаг назад, написав свою статью «Головокружение от успехов», но тем не менее с тех пор влияние Ворошилова начало заметно убывать.

В Москву вскоре был призван М. Н. Тухачевский, который после назначения заместителем наркома фактически стал во главе строительства армии.

Сталин, вероятно, мог убедиться в 1926–1927 гг., что этот, если не прямой, то косвенный его противник в 1920 году, покровительствуемый тогда Троцким, в годы ожесточенной внутрипартийной борьбы ушел в специфически военные вопросы и не проявлял себя сторонником ни Троцкого, ни «какой-либо оппозиции».

Тухачевский, как видно из его речи на XVII партсъезде, разработал смелую программу не только механизации и моторизации армии, но и создания особых крупных танковых, авиадесантных и других специальных соединений. Это было новым в то время в области военного развития (война полностью оправдала взгляды Тухачевского) и толкало значительную часть армии на путь специализации и профессионализма. Сталина это не могло не устраивать, ибо превращение большой части состава армии в профессионалов и полупрофессионалов делало ее менее зависимой от политических настроений крестьянства и рабочих. Одновременно, именно в это время начинается бурный количественный рост войск НКВД различного назначения — пограничных, внутренних и т. д.

Рост армии с 560 тысяч в эпоху Фрунзе до свыше полутора миллионов в начале 1936 года, быстрое развитие технических войск, общая модернизация армии не могли не усилить влияния и значения командного состава, особенно той его части, которая не цеплялась за устарелые методы и тактику эпохи гражданской войны. Введение воинских званий (1935) и окончательное подчинение комиссаров командирам, укрепило еще больше авторитет командиров и, в особенности, высшего командования.

Два момента особенно способствовали обострению противоречий между командным составом и политикой партии к 1936 году.

Первый момент — внутренний — заключался в том, что в течение последних 10 лет развития армии командный состав воспитывался офицерами старого генерального штаба и все больше и больше подпадал под их влияние и, конечно, не только в области вождения войск. Характерной особенностью тридцатых годов было, например, появление большого количества высокоценных трудов по истории мировой войны на русском фронте (в том числе таких, как работы генералов старой армии Зайончковского, Гутора и многих других), в то время как в двадцатых годах командный состав армии воспитывали лишь на истории гражданской войны.

Второй момент — внешний, но оказавший огромное влияние на формирование сознания армии тридцатых годов. В двадцатых годах на ближайших стратегических горизонтах Красная армия не имела действительно серьезных противников, способных на вторжение в страну. Для военных вся обычная трескотня о подготовке нового «нападения империалистов на СССР» была совершенно очевидным пропагандным блефом. Ни Польша, ни даже Малая Антанта никакой угрозы для страны не представляли. Даже в ослепленном сознании боровшихся в конце двадцатых годов группировок в партии этот аргумент, как мы уже видели, не очень высоко расценивался, а Бухарин неоднократно над ним издевался.

Совершенно иначе сложилась обстановка, начиная с 1933 года. Вести легкую войну по рецептам «внесения революции извне», как это предполагалось против Польши, Румынии или стран Прибалтики, теперь по отношению Германии и Японии было невозможно. Политической реальностью, не в пропагандных речах, а на деле, была агрессивная политика Гитлера и Японии, поставившая со всей остротой вопрос об армии, как о защитнице отечества. А для наступательной войны против таких противников со всей очевидностью требовалась мобилизация всех ресурсов страны.

Армия не могла не почувствовать своего значения. И дело, конечно, не в том, что появились труды заслуженного генерала — бывшего гвардейца Зайончковского, а как они были написаны. Впервые отдавалось должное не только русским войскам в Первую мировую войну, но и их вождю генералу М. В. Алексееву, несмотря на то, что потом он стал основателем Добровольческой армии.

Но это было только начало. Внешняя угроза, нависшая над страной после прихода Гитлера к власти, вылилась стратегически в угрозу войны на два фронта. Под давлением этой угрозы Сталин вынужден был пойти на глубокие, коренные уступки в области политической подготовки армии. Под давлением Тухачевского и окружавшей его верхушки командования было вытащено из подполья полузапрещенное понятие родины и отечества, к которому, правда, пытались прилепить слово «социалистическое».

Однако в то же время на верхах армии и интеллигенции знали, что книга возвращенного из ссылки академика Евгения Викторовича Тарле, — «Отечественная война 1812 года», — где, естественно, не было и речи о социализме, стала своего рода историческим эталоном для всей работы Воениздата. Герои 1812 года и севастопольской обороны, Суворов, Кутузов, адмиралы Корнилов и Нахимов из «царских опричников» и «крепостников», каковыми они считались при Ленине и вплоть до начала тридцатых годов, снова получили право на историческое признание. Партии понадобилась память о великих русских полководцах и патриотах для укрепления духа армии и народа, в силу растущей реальной опасности на западе и на востоке.

Это новое направление не могло не укреплять авторитета той части высшего командования, которая сама воспитывалась на национальных традициях и уже успела воспитать и сформировать себе смену из пришедшей в армию во время гражданской войны и в течение двадцатых годов военной молодежи. Эта молодежь заняла, в связи с быстрым развертыванием армии в тридцатых годах, должности среднего командного состава.

Так Красная армия (как и интеллигенция), в силу своей природы, специфических задач, внутренних и внешних политических факторов, в конце концов в силу национального сознания, к своему 20-летию начала быстро преодолевать остатки веры в коммунизм, которая отчасти двигала ее еще во время гражданской войны.

Втягивая в себя большие массы молодежи, армия становилась все больше и больше не инструментом партийной политики, а местом ее преодоления.