Джоани Миклвайт, на Шагги была чистая пижама. Ее дом стоял в середине ряда таких же домов на две семьи, построенных вокруг самой широкой из серых многоэтажек. У Джоани был забетонированный передний дворик и асфальтированный задний, а потому они платили муниципалитету более высокую арендную плату. Проходя через парадную дверь, мальчик с удивлением увидел, что в доме есть лестница и два отдельных этажа. Одно это могло бы свести Агнес с ума.

Джоани Миклвайт стояла в конце короткого коридора, смиренно сплетя пальцы перед своим округлым животом. Она не поздоровалась ни с мальчиком, ни с Шагом, только кивнула и вернулась на кухню. Они приехали к позднему ужину, и Шаг повел мальчика в «столовую», как он назвал эту комнату, а Шагги отметил про себя: никогда не говорить матери, что у отца с Джоани есть лестница в доме или столовая.

Мальчик сидел по центру складного стола, Джоани сидела, нахмурившись, на одном конце, а на другом – сердито поглядывал его отец. За столом уже расположились шестеро детей Джоани. Они, судя по их виду, пребывали в дурном расположении духа и сильно проголодались. Младшим из пасынков Шага был паренек лет семнадцати, а единственную девочку звали Стефани, и только это имя Шагги запомнил после представлений, сделанных отцом. Запомнил он его отчасти потому, что это имя было самым протестантским из всех, какие он когда-либо слышал, а еще и потому, что, когда Шаг ушел от них, Кэтрин грозила вышибить дух из Стефани Микл-в-ад, чтобы поднять настроение Агнес. Теперь, сидя напротив нее, Шагги понял, что Кэтрин не смогла бы претворить угрозу в жизнь. У Стефани были толстые волосатые предплечья. Из всех детей она одна почти не пыталась скрыть свою неприязнь к новому гостю.

Шагги сидел тихо, пока Миклвайты-Бейны рассказывали его отцу о том, как провели день. А рассказать им было что. Кто-то из них работал в офисах, у кого-то имелись машины, кто-то весь день провел в школе, кто-то ждал письма из университета. Кто-то учился на преподавателя, а Стефани работала в таком месте, где у каждого была какая-то штука, называвшаяся «персональный компьютер». Все они называли его «папа», и это повергало мальчика в недоумение, и все они хотели быть услышанными в первую очередь, словно он заявился сюда почетным гостем. Шагги сидел, уставившись в одну точку – ничего не мог с собой поделать. Стефани опустила голову чуть не на стол, встретила его взгляд и с презрением спросила, не хочет ли он сделать фотографию.

После этого Шагги старался водить глазами. Он пытался тайком получше разглядеть отца, понять его. Он почти ничего не знал о нем, и пока другие ели, украдкой бросал на него взгляды и спрашивал себя, почему тот так терпимо относится к этим другим детям, но бросил его.

Этот чужой человек взял стакан с молоком, стал пить, а его глаза в это время, словно лучом прожектора, обшаривали остальных. Он опустил стакан и другой рукой удовлетворенно разгладил свои лощеные усы. Шагги нервно теребил верхнюю губу, когда его отец наконец посмотрел на него, и они принялись молча разглядывать друг друга.

После ужина Джоани показала мальчику, где он будет спать. Несмотря на наличие столовой, дом Миклвайтов был очень небольшим. Старший мальчик спал на односпальной кровати в узком шкафу под достославной лестницей. Он был преподавателем химии или кем-то в этом роде, и его шкаф украшали сувениры, связанные со вселенной «Звездного пути» и подвешенные к потолку на невидимой рыболовной леске. Если их самый умный и старший спал в шкафу, то мальчик и представить себе не мог, куда отведут его.

Джоани провела Шагги наверх, они миновали три или четыре маленькие спальни. Обнаружился еще один Миклвайт, седьмой, мальчик, тоже по имени Хью, который отсутствовал – находился в Армейском кадетском училище[138]. Джоани включила голую лампочку и сказала, что он, новый Хью, может спать здесь, «только, имей в виду, временно». В комнате царил кавардак, она, казалось, застряла в чистилище между спальней ребенка и мужчины. Он увидел маленьких зеленых солдатиков, приклеенных к подоконнику рядом с постером обнаженной Саманты Фокс[139]. Хью Миклвайт держал свою одежду, чистую и грязную, без разницы, в груде, накиданной рядом с кроватью. Шагги расчистил местечко на простынях и сел на продавленный матрас. Голова у него кружилась.

Он принялся загибать пальцы. Если считать Лика и Кэтрин, то у Шага всего набралось четырнадцать детей. У него было четверо своих от первого брака, потом Шагги, потом он прибавил Кэтрин и Лика, а потом подсобрал еще семерых подрастающих Миклвайтов. У его отца было три сына, носивших его имя: по одному на каждую из его женщин. Закончив свои подсчеты, Шагги почувствовал себя счастливым оттого, что имел хоть эти три часа отцовского времени.

Большой Шаг завел привычку прятаться в своем такси: двойные смены, вторые смены, ночные смены, ранние смены. Шагги же, со своей стороны, бродил в тени высоток и прятался от всего их семейства. По утрам Джоани выпроваживала мальчика из дома. Говорила, что отцу нужен покой, чтобы поспать, «вот что ночные смены делают с таксистами». У двери она засовывала ему в руку сэндвич с вареньем и очищенную морковку и говорила, чтобы шел играть и не возвращался до темноты. Она показывала вдаль и обводила рукой весь район, что подразумевало: ей все равно – он может гулять где хочет.

Если все остальные ребята были в школе, то Шагги проводил время, бродя по высоткам. На каждом этаже высотки между квартирами была встроена общая прачечная. Прачечные представляли собой бетонные гулкие комнаты с одной стеной из ячеистых шлакоблоков, а потому с этой стороны фактически были открыты стихиям. Домохозяйки вешали там выстиранное белье и ждали, когда глазговские ветра высушат и заморозят его. Шагги поднимался на лифте с этажа на этаж, пока не находил незапертую прачечную. Чем выше, тем было лучше. Он садился, просунув руки и ноги в ячейки, и смотрел на выстроенный из песчаника город, простирающийся до самого Сайтхилла. Северный ветер обжигал его лицо, пока он сбрасывал на землю маленьких зеленых солдатиков. Он старался разглядеть черную линию на горизонте и представить там мать. Скучала ли она по нему? И даже жива ли она вообще?

К тому времени, когда Агнес вернулась, мальчик уже почти три недели отправлял на смерть зеленых солдатиков, бросая их из высоток. В конце концов она сама себя выписала. Она позвонила, и Шагги с мрачным любопытством смотрел,