утро. Он смотрел на стену обильных припасов, полку, прогибающуюся под грузом еды, и ему становилось немного лучше.

Он приготовил чай и тосты для себя и для Шагги. Порцию Шагги он поставил на ковер у двери его спальни, потом в одиночестве сел за кухонный стол. На столе лежала вчерашняя газета, но пассажиров ночью было не густо, и он уже прочел ее от начала и до конца. Он даже прочел колонку отчаяния[143] – она ему понравилась своей искренней поучительностью, но в этом он никому бы не признался. Газета Агнес была раскрыта на странице объявлений: «требуются», «продаются передвижные дома», «одинокие сердца». Она обвела некоторые объявления толстым маркером, и он, попивая чай, просмотрел их.

Объявления по обмену домов пропитались чернилами. Она обвела маркером все, что находилось далеко от Питхеда, и Юджина удивило, что его это не сильно опечалило. После ее выхода из Гартнавела он наблюдал, как она бродит по дому, словно животное, запертое в клетке, и если она не расчесывала кожу у себя на руках, то расковыривала оконную краску, изголовье кровати, теребила выбившиеся ниточки в канапе. Как-то утром он подошел к ней, и ему пришлось обхватить ее, чуть ли не сдавить до хруста костей, пока у нее не прошел этот приступ ковыряния-теребления. Теперь, глядя на кровоточащие чернила, он видел, что она расковыривает иной струп. Она ему говорила, как мечтает жить в доме ближе к центру, в менее изолированном районе. Как-то утром он массировал ей спину, и она сказала ему, что хотела бы жить там, где она могла бы снова стать никому не известной, в месте, где она могла бы вернуть утраченное достоинство. Потом она добавила застенчиво: в каком-нибудь месте, где Юджин мог бы жить с нею, как ее муж. Тогда он ничего на это не сказал, продолжал массировать ее спину, пока Агнес не овладели беспокойство и капризность, и она не отодвинулась от него.

Юджин знал: если ты просишь власти найти тебе другой дом в другом районе, тебя ставят в долгий лист ожидания. Даже остро нуждающимся семьям приходится годами ждать муниципального жилья, а если у тебя таковое уже есть, то шансы твои близки к нулю. Ожидание переселения может длиться бесконечно. Поэтому, если ты уже живешь в муниципальном доме, то лучше всего попытаться осуществить прямой обмен – без лишних регистраций и раздумий. Муниципалитет против таких перемещений не возражал – это расчищало завалы, а все, что сдерживало недовольные массы от посещения чиновничьих кабинетов, приветствовалось. По их мнению, переезд из одного дома в другой только оттягивал решение проблемы, но при этом хотя бы не требовал их участия.

Юджин потянулся и попытался выпрямить сгорбленную спину. Рядом с газетой лежал старый конверт, вроде тех, в которых присылали счета за газ. Она писала на нем объявление, потом переписывала снова и снова, пока не довела текст до совершенства. Он видел, что Агнес потратила немало времени, пытаясь наилучшим образом выразить свои желания, и что постепенно, по мере приближения вечера к ночи, она становилась все пьянее. Пока она писала более или менее трезвой, текст казался почти вызывающим сочувствие и умоляющим, а по мере того как она наполнялась алкогольными парами, текст становился более требовательным. В конечном счете она слила все варианты в один. В тридцати или немногим меньше словах она обрисовала Питхед, как привлекательное загородное место, процветающее и с милыми соседями. В своем объявлении она заявляла, что готова рассматривать любые предложения. Юджин подумал, будь это объявление клуба одиноких сердец, то его можно было бы отнести к разряду безнадежных и лживых.

Он вылил остатки чая и встал, собираясь уходить. Если он уйдет теперь, то она, возможно, и не узнает, что он приходил, и он сможет мирно выспаться в своей кровати. Он повернулся к двери, но увидел на пороге мальчика. Шагги был аккуратно одет, его школьный рюкзачок плотно сидел на спине. Он приветствовал Юджина по заведенной у них традиции:

– Ночную смену сдал, сэр.

Юджин отложил свою поясную сумку. Оглашая свою часть ритуального приветствия, он старался говорить не слишком усталым голосом:

– Дневная смена приступает к исполнению своих обязанностей.

«Ты мне не нравишься, когда ты пьяная» – этими словами он объявил ей об их окончательном разрыве.

Юджин приехал, как у него уже вошло в привычку, в конце своей ночной смены, зная, что в это время наиболее высока вероятность застать Агнес трезвой. Иногда по ночам он лежал с ней, не раздеваясь, в ее теплой постели, и они разговаривали о забавных клиентах, которые попались ему, или о ярких вещицах, которые она хочет купить для нового дома. Если похмелье не слишком сильно досаждало ей, он расстегивал ширинку и взгромождался на нее. Агнес пыталась прогнать сон и не замечать болезненного трения его шерифского пояса о свой живот. Он некоторое время елозил по ней, но вскоре у них обоих возникало желание прекратить это. Он с кряхтением слезал с нее, целовал в щеку. Говорил, что у него что-то на душе неспокойно – не может он сейчас лежать в обнимку с ней, одеваться ему не нужно было, и он уходил на кухню, сидел там в темноте и ждал ее. Агнес вставала, готовила ему что-нибудь горячее на черной сковородке и заваривала две кружки крепкого черного чая. Она ставила перед ним обе кружки одновременно, одну рядом с другой, и смотрела, как он выпивает их в один присест, словно стаканы воды, хотя чай был обжигающе горячий. Они после этого еще немного болтали – так, ни о чем, он совал ей несколько банкнот, достаточно, чтобы купить буханку хлеба и, может быть, лак для волос. Потом он целовал ее – это был первый настоящий поцелуй за время его посещения, после чего он отправлялся в свой собственный дом к собственной взрослой дочери и ложился в собственную постель.

Как-то раз ночью она дождалась, когда он взгромоздится на нее и войдет, и тогда спросила тихим голосом:

– Джини. Когда я перееду, ты поедешь с нами?

Юджин остановил толчки, она почувствовала, что он вышел из нее. Его крупное лицо раскраснелось по краям. Выражение мальчишеской сосредоточенности исчезло, его черты ожесточились, готовя ее к разочарованию.

– Нет, – просто ответил он и поднялся с теплой постели.

Агнес испытала такое унижение, что даже сесть не могла. Долгое время она просто лежала там в ямке, которую они продавили. Она слышала, как он прошел на кухню, как вытащил стул и