что самое страшное может с ним случиться? Йовар пока ещё полноправный чародей Драга Ложи, и Грацек не решится искалечить его учеников – судя по разговору, тот чтил законы, написанные ещё его отцом. Пусть Грацек выкинет Юргена из замка – ничего. Он при любом раскладе сделает это уже утром.

Распрощавшись с Чарной, Юрген устроился в своей комнате. Он лежал, заложив руки за голову, и смотрел, как на небо выползала луна – сквозь узкую бойницу бил холодный свет. Юрген вспомнил, как однажды лежал так же – ещё в своей постели, в чернолесском тереме. Предчувствуя беду, он спросонья смотрел в окно и ещё не знал ни про чудовище, ни про прибывших к ним учениц Кажимеры. Казалось, что с той ночи прошло несколько лет, полных долгих дорог, тяжёлых разговоров и пустых надежд, а на деле-то – всего ничего.

И не нужно сгущать краски.

Он не поделился намерениями с Чарной. Та стала бы шипеть, отговаривать его и называть дураком, будто Юрген сам не понимал, как это опасно и глупо – пытаться найти Кетеву и поговорить с ней без разрешения Грацека. Но они слишком долго шли, а над их двором нависла большая угроза. Юрген хотел знать, был ли у Нимхе шестой ученик – и мог ли он оказаться Чеславом, – и ради этого стоило попытать удачу.

В комнате не было окон, кроме бойницы. Даже если бы и были, внизу – только отвесная стена и чернеющая глубина ущелья; не выбраться. Значит, придётся выходить через двери, а от Юргена наверняка этого и ждали.

Юрген догадывался, что его всё равно заметят – вопрос лишь в том, как скоро. Он поднялся с постели, когда ему показалось, что прошла по меньшей мере половина ночи, и перекинулся через нож. Он решил, что так безопаснее: лапы были мягче, а слух – острее. Юрген толкнул двери носом и выскользнул из отведённых им с Чарной комнат.

Големов рядом не оказалось – повезло; но Юрген услышал движение в конце коридора и, не медля, юркнул во тьму на ближайшем повороте.

Он помнил, какими ходами его вели, поэтому смутно представлял, где находилась западная башня, и он крался к ней перебежками. Углублений и ниш в замковых стенах было много, а пёсье ухо без труда улавливало эхо чужих шагов – Юрген то таился в тени, то бежал, освещённый лунным сиянием, по галерее вдоль высоких стрельчатых окон. Он вспоминал, как в детстве читал с Хранко о Горестном дворе – тот казался им по-особенному сказочным. Они с Хранко думали, что Горестный двор им ближе, чем любой другой двор из чужих, ведь воспитанники Грацека, как и они, черпали силу из внешних сил. Горная порода, огонь, драгоценные камни – в отличие от учеников Йовара, чародеи Горестного двора чувствовали себя свободнее в каменных хороминах, но всё же было в их подходе нечто родное, природное.

Жаль, что всё складывалось так. Сейчас Юрген чувствовал себя вором, вломившимся в господский дом, – ещё чуть-чуть, и поймают, выгонят с позором. Его это мучило, и он размышлял, пока трусил между скульптур в альковах: наверное, подле Кетевы много служанок. Не проскочишь. Но ему нужно задать ей хотя бы один вопрос – уже не зря.

Он плутал на винтовых лестницах в башне, которую посчитал западной. Прятался от големов, идущих по коридорам. В нерешительности пробегал между дверей, пытаясь понять, за какой из них покои Кетевы, и старался выцепить запахи, которые могли бы натолкнуть его на нужную мысль. Но нет – казалось, что все комнаты пустовали.

Юрген уж было решил, что даже не разберётся, куда ему стучаться. Но, поднявшись под самую крышу, уловил человеческое присутствие и разглядел: двери, ведущие в комнату на вершине башни, были призывно приоткрыты, и из них на пол падала полоса света.

Пахло сладко и свежо – как из девичьей спальни. Ни затхлости, ни пыли, ни травяной горечи, которых Юрген мог бы ожидать, представляя себе обитель безумной. Может, хозяйка этих покоев – ученица Грацека или – как знать? – его женщина, и она приоткрыла двери, потому что ждала прихода любовника. А тут – Юрген из Дикого двора, расспрашивающий о мёртвых чародеях.

От этой мысли стало так смешно и неловко, что, ударившись об пол, Юрген чуть не прыснул. Если он мог опозориться сильнее, то единственное, чего ему не хватало, – это заявиться к любовнице Грацека.

Принюхиваясь, он неслышно подошёл к дверям. Помедлил, не решаясь ни постучаться, ни подсмотреть, – но его заметили, а Юрген даже не успел понять, чем себя выдал.

– Ну же. – Женский голос, совсем не сонный. – Входи.

Ну точно. Как Юрген и предсказывал – кого-то ждали. Как он мог перепутать башни? Или не почувствовать Кетеву в других комнатах?.. Может, это Мал ошибся, или Грацек переселил дочь в другое место, или Юрген всё же совсем потерялся в пространстве…

– Смелее. – Тот же голос, подбадривающе. – Идём сюда.

Отступать было поздно, и Юрген осторожно заглянул внутрь.

Он увидел просторную комнату из розового кварца, освещённую белыми огнями. Посередине – мраморный бассейн; над ним сквозь прорезь в крыше мерцала луна. Справа стояла застеленная кровать. А слева – за зеркальным столиком – сидела девушка. Готовясь ко сну, она снимала головной убор – шапочку, расшитую монетами и драгоценными камнями, с несколькими подвесками от уха до уха, спускающимися ниже подбородка. Одежды девушки – жемчужно-розовые – оттенял наброшенный сверху тёмно-гранатовый, почти чёрный кафтан без рукавов.

Юрген смутился. Очевидно, такое было не для его глаз. Ученица Грацека подняла на него взгляд, и Юрген виновато склонил голову.

– Прости, – сказал он быстро, раздумывая, как бы оправдаться. – Я…

Девушка оказалась настоящей кубретской красавицей – даже краше, чем с зарисовок Хранко. Лет двадцати пяти, с благородным орлиным носом и волной слегка вьющихся каштановых волос. Светлая кожа, глубокие карие глаза и едва заметный румянец – светлее и строже, чем роковая красота панны Ляйды, так запомнившаяся Юргену ещё с весны.

Ученица Грацека отложила головной убор – с лебяжьим изяществом танцовщицы.

– Потерялся? – полюбопытствовала она мягко.

– Э-э, да. – Юрген смутился. Почему она смотрела на него так, будто совсем не удивилась?.. – Я шёл не сюда.

– Да что ты. – Губы девушки изогнулись в улыбке. – А я думаю, что ты шёл именно ко мне.

Юрген поражённо застыл.

– Я искал госпожу Кетеву.

– Я знаю. – Девушка повернулась к нему. – И я тебя слушаю.

Юрген открыл было рот, но так ничего и не сказал. Обрывки мыслей медленно сложились в единое