— У нас есть немного раннего сидра.

Доррин видит круги под глазами Лидрал. Ее одежда кажется слишком просторной.

— Да, это было нелегкое путешествие, — говорит она, заметив его взгляд.

— Может, хочешь помыться?

— Сначала поесть. Я проголодалась.

— Ну конечно, проголодалась, — говорит с порога Мерга. — Наш кузнец... прошу прощения, наш мастер Доррин, потчует напитками, а того не понимает, что с дороги нужно основательно подкрепиться. У нас есть хлеб — сегодня утром пекла — и немного сыра и яблоки из сада Риллы.

— А ты правда плавала на больших корабликах через Северный Океан? — тотчас подступается с вопросами Фриза.

— Э, да никак Лидрал вернулась! — слышится с крыльца мужской голос, и на кухню заглядывает Пергун.

Лидрал смеется. Доррин кашляет, чуть не поперхнувшись сидром.

— А что тут смешного? — с серьезным видом интересуется Фриза.

Мерга, уже успев отрезать три ломтика хлеба, торопливо убирает нож и берется за сырорезку.

— А вот яблочки, — говорит Фриза Лидрал, взяв в каждую руку по яблоку.

— Спасибо, — улыбается та.

— А это тебе, — не унимается малышка, протягивая второе яблоко Доррину.

— Фриза! — с деланной строгостью говорит Мерга, хотя глаза ее улыбаются. — Нам нужно закончить с тыквами. Пойдем в огород.

— Но, мамочка, я хотела послушать про кораблики и про море...

— Потом, доченька, потом. Пергун, почему бы тебе нам не помочь?

Все трое выходят. Некоторое время Доррин и Лидрал, улыбаясь, слушают доносящиеся снаружи слова:

— Не больно-то я люблю эти кабачки...

— Ты просто не пробовал кабачков, приготовленных мной. И вообще, уж больно ты разборчив для подмастерья с лесопилки...

— Как ты? — спрашивает наконец Доррин, отпив сидра.

— Я уже говорила, мне лучше. А в остальном... устала, проголодалась и смертельно рада тому, что вернулась. Пусть даже дела здесь обстоят не лучшим образом.

— Да, время трудное. Мне приходится ковать гвозди, скобы для крепления стен, даже шипы для ежей. А скоро, боюсь, мне велят делать ежи самому... Но в этом случае я попрошу помощи у Яррла.

— Что еще за ежи?

— По-другому это называется «чеснок». Такие маленькие штуковины с торчащими во все стороны стальными шипами. Их разбрасывают на пути конницы, чтобы калечить конские копыта.

— Ну и ну... до чего же мы докатились!

— Меня это тоже не радует, — устало говорит Доррин.

— Среди торговцев ходят слухи, будто бы Белые со своими войсками добрались до Элпарты. А есть у тебя новости от Брида с Кадарой?

— Нет, — качает головой юноша. — Они уехали еще в начале лета, и с тех пор Брид лишь единожды прислал ко мне гонца. За кое-какими поделками.

— За теми «сырорезками»?

— И ты туда же... — вздохнув, Доррин допивает сидр и с глухим стуком ставит кружку на стол. — Знаешь, это просто поразительно! Изготовление клинков, способных пробивать доспехи и разить насмерть, считается в порядке вещей, но если ты придумываешь способ делать то же самое с помощью проволоки, все приходят в ужас. А ведь мертвецу все равно.

— Я не то имела в виду, — возражает Лидрал.

— Прости. Но прозвучало это именно так. Да что там — Кадара с Бридом, хоть и пользуются моим изобретением, но стыдятся этого. Даже Ваос — и тот кривится.

— Тогда получается, что к этому причастна и я, — задумчиво произносит Лидрал.

— Не вини себя. Это пустое занятие...

— Пойми, мне горько думать о том, что твое изобретение несет смерть вовсе не тем, кто по-настоящему виновен. Белые чародеи не попадают в ловушки, равно как виконты, префекты, герцоги и все прочие. Они затевают войны, а головы кладут простые солдаты.

Доррин приходит к неожиданному выводу, что эти соображения справедливы и по отношению к нему самому. Желая спасти Мергу и Фризу от побоев, он тем самым подтолкнул Герхальма к самоубийству. Желание Белых воздействовать на него заставило страдать Лидрал и Джардиша. Да и Кадаре дружба с ним вполне могла стоить больших неприятностей. Может быть, даже жизни — ведь гонцов от Брида нет уже несколько восьмидневок.

— Я не имела в виду тебя, — уверяет Лидрал, заметив, как он побледнел.

— Боюсь, я такой же, как они.

— Нет! Совсем не такой!

Женщина тянется через стол и крепко сжимает его руку. В комнате воцаряется тишина.

— Поездка оказалась даже удачнее, чем я рассчитывала, — говорит наконец Лидрал, открывая шкатулку, наполненную золотыми и серебряными монетами. — Ты теперь состоятельный человек, Доррин.

— Мы с тобой оба состоятельные люди. Весь труд и риск ты взяла на себя, так что, самое меньшее, половина этих денег по праву принадлежит тебе.

— Обсудим это попозже, — говорит Лидрал, закрывая крышку. — А сейчас скажи, есть у тебя надежное местечко?

— Пойдем, я покажу, — отзывается Доррин, беря со стола тяжелую шкатулку.

В кладовой он показывает ей потайное место за полкой и ставит шкатулку рядом со своей, гораздо меньшей по размеру. Лидрал возвращается за стол.

— Ты оказался прав насчет бринна: целитель Советника выложил за один мешочек два золотых, да и другие целители не отставали. Все спрашивали, где я это раздобыла. Как ты догадался, что именно нужно выращивать?

— Дело в том, что бринн нелегко выращивать даже мне, хотя с большей частью трав у меня это выходит запросто. А в природе, без воздействия гармонии, бринн растет только к востоку от Бристы. Вот я и решил, что это снадобье может принести больше, чем обычные травы, тем паче что оно прекрасно помогает при воспалениях.

Лидрал отпивает глоток из заново наполненной Доррином кружки и продолжает:

— За одни только травы я выручила золотых двадцать. Игрушки тоже шли нарасхват, даже простые. Основные торговые пути перерезаны, так что конкуренция невелика.

— А с Отшельничьего товары привозят? — интересуется Доррин.

— Привозить-то привозят, но очень долгим путем — по Великому Хаморскому каналу и Восточному Тракту, через Криадские горы к портам Западного Хамора. Действия Фэрхэвена привели к тому, что свободными остались лишь некоторые торговые пути, ведущие с востока на запад, а из-за этого все товары с Отшельничьего сильно дорожают.

Доррин выпрямляется и, взглянув Лидрал в глаза, говорит:

— Я скучал по тебе.

— Я тоже, — со вздохом отзывается она. — Мне действительно получше... Кошмары мучают реже... Но боюсь, полностью исцелиться мне удастся нескоро. Думаю, — женщина приглаживает короткую непокорную прядь, — это нечестно по отношению к тебе.