лет у меня не было даже имени. А совсем недавно меня окружали враги и рядом не было никого, на кого можно было бы до конца положиться. Не все так хорошо, как видится со стороны…

— А… — посерьезнел Колверин. — Значит, ты тоже знаешь, что такое одиночество среди людей.

— «Тоже»? И это говоришь ты, Великий Лорд?

— Ну, Великим Лордом меня сделал ты. А насчет одиночества… Моя мама никогда не была близка с Крайвероном. И замуж вышла против его воли, хотя в очень родовитом, пусть и обедневшем аристократе не было ничего плохого. Чего он хотел от нее — я не знаю. Он всегда был достаточно безумен, не просто так он избежал казни. Папа был стражником во дворце, командовал десятком: не слишком достойная должность для него, чьи предки были чуть ли не знатнее принца Ворониона, но достаточная для того, чтобы мы жили хорошо. Но, когда мне не было еще и десяти, он поехал с друзьями на охоту. И надо же было такому случиться, что на скаку он напоролся на сук. Сук воткнулся ему в глаз и прошел прямо в мозг… Папа умер на месте.

Глаза Колверина заблестели.

— Если бы это произошло на службе, нам была бы положена пенсия в размере его жалования. А так мы получили только треть. Нам бы вполне хватило этого, особенно после того, как мы покинули столицу, если бы не одно…

Он зажмурился и покрутил головой.

— Мое происхождение! Внук Великого Лорда не мог учиться вместе с детьми священников, торговцев и обедневших аристократов. Не говоря уже о том, что мое обучение обходилось нам слишком дорого, в заведении я оказался отверженным. Я был родовитее большинства, и самым бедным. Их карманы ломились от ауров, а для меня несколько медяков были хорошими деньгами. Их возили в дорогих каретах, а я сам управлял старой лошадкой и ездил в кибитке. Да еще я и учился лучше всех… Мне постоянно давали понять, что я — никто, по сравнению с ними. Мама делала все, что могла, даже что-то шила на продажу, а я ей помогал, но года полтора назад она сильно заболела и все, что нам удавалось заработать, уходило на зелья для нее… Единственным моим желанием было вырасти и пойти в стражники — другого выхода для себя я не видел. Но потом появились вы с магом… Жизнь вдруг стала волшебной сказкой. Те, кто еще вчера называли меня прямо в лицо «нищебродом» и «позором заведения» начали пресмыкаться передо мной. Они ловили любое мое слово, старались привлечь мое внимание любой ценой — даже ценой унижений. Но мне уже было все равно. Мы уехали из Каргера… Да, Каргер… Как я ненавижу этот город! Ни дня в нем я не был по-настоящему счастлив. И, самое смешное, что я не знал, о чем можно говорить с тобой и попробовал свести разговор к нему…

— Но ведь все изменилось, Колви! Память милостива, из нее уходят даже плети надсмотрщиков.

— Может, ты и прав. Но для меня все это было как вчера. И вот, когда я увидел тебя — спокойного, уверенного в себе, знающего все что нужно, я подумал, что ты смог бы стать мне настоящим другом, потому что ты был равен мне, равен волшебнику. Ты был в каких-то жутких лохмотьях, страшно грязный, но было понятно — вот человек, которому по силам все… А я всегда был один, и когда надо мной смеялись, и когда кланялись за десять шагов. И в своих новых владениях я видел только слуг, а мне так хотелось иметь друга, с которым можно поделиться тем, что нельзя сказать другому — вот, как сейчас… Я, наверное, таким глупым выгляжу?

Шарби встал, подошел к Колви, напряженно сидевшем на краешке стула и положил ему руку на плечо.

— Просто ты понял, что ничего в жизни не дается бесплатно. И за свой титул тоже надо платить. Ты заплатил одиночеством, но такое было и с другими, кого судьба облагодетельствовала: у Мастер-Лорда был только один по-настоящему близкий человек — следопыт, с которым они ходили по пещерам. Его лучший ученик тоже признавался мне, что и у него есть лишь один друг. Подумай сам, чем выше возносит тебя судьба, тем все меньше тех, кто равен тебе… Но скоро это все изменится.

— Изменится? Как?

Шарби улыбнулся.

— Ты женишься, у тебя будут дети, и ты забудешь, что такое одиночество.

— Это будет нескоро, мне еще нет и семнадцати! Больше четырех лет…

— Четыре года? Они пройдут быстрее, чем тебе сейчас кажется. Знаешь, Колви, я думаю, дела будут часто приводить тебя в столицу. И каждый раз ты будешь проезжать через Брайнар. Что мешает тебе выезжать пораньше и задерживаться у меня? Я еще не знаю, где в Брайнаре будет мой дом, но я обязательно напишу тебе письмо!

— Значит, ты на самом деле хочешь быть моим другом?

— Да… — Шарби хотел добавить еще что-нибудь, но не успел: Колви сорвался с кресла и вновь сгреб Шарби.

— Если ты будешь так продолжать и дальше, наша дружба очень быстро закончится, — жалобно просипел Шарби. — Ты меня просто задавишь — и все!

— Ничего, это полезная тренировка. Через несколько лет ты еще меня здоровей будешь. Тебе четырнадцать есть?

— Только двенадцать с половиной.

— Ну, вот, о чем я и говорю! Ты уже сейчас почти как взрослый! Ну, пусть некрупный…

Шарби только улыбнулся, услышав такое преувеличение. Да, будь он старой расы, в поместье Грейнара у него точно бы возникли проблемы. Тут он вспомнил о том, чего еще не знал.

— Слушай, Колви, ты же был на Совете; к чему приговорили Грейнара?

— Был, да… У меня понимаешь, права голоса нет, пока я несовершеннолетний. Я могу только слушать — и все! Я бы предложил тебя сразу на место Грейнара, Великим Лордом, но… — он развел руками. — Извини…

Шарби вздохнул.

— Ну, сам подумай, большая часть богатств Грейнара отошла Великим Лордам. И тебе, наверное, часть выделили или выделят, — Колви кивнул в ответ. — Это же огромное богатство! Кто мне его просто так даст? Я на свою долю смотрю — голова кружится, а это только четверть! Нет, Его Величество и Лайтанион хорошо придумали. Да и что в этом титуле Великого Лорда? Заседать в Совете? Так мне это не надо!

— Ну, — замялся Колви, — наверное, ты прав. Великий Лорд отличается от Лорда только тем, что он сидит в Совете и должен выставить двести воинов в случае войны.

— Выставить воинов?

— Ну,