штатгальтеров, здания, где происходили важнейшие события обретения Голландией своей независимости, он размышляет о том, что остаётся в памяти людей, и что предаётся забвению. Почему интерес к общественной жизни гораздо меньше, чем к картинам? Или применительно к данной ситуации: почему Бинненхоф в гораздо меньшей степени возбуждает воображение, чем превращённый в музей Маурицхейс? И даёт такой ответ: «К чему мы питаем особую признательность? К тому, что более достойно и истинно? Нет. К тому, что более всего велико? Иногда. К самому прекрасному? Всегда. Что же такое это прекрасное, этот великий магнит, пожалуй единственное, привлекательное в истории? А великое? Не потому ли оно столь заманчиво, что его легко принять за прекрасное?.. В сущности мы любим только то, что красиво, и к нему обращаем наше воображение; им взволнованы наши чувства, оно покоряет наши сердца. Если внимательно посмотреть, за чем охотнее идёт человечество в своей массе, то мы увидим, что оно идёт не за тем, что его трогает, что его убеждает, или что его воспитывает, а за тем, что его чарует и восхищает». Замечательно, и очень убедительно сказано. Но всё равно для нас остаётся непостижимым, почему загадочная улыбка «Моны Лизы» притягивает людей больше, чем совершенство самолётов и вертолётов, на разработку идей которых Леонардо потратил больше времени, чем на эту, безусловно, замечательную картину.

Выдающийся естествоиспытатель А. Левенгук, изготовив линзы с увеличением до 300 крат, впервые увидел и зарисовал ряд простейших, сперматозоиды, бактерии, эритроциты и движение последних в капиллярах. Он был другом Вермеера Дельфтского, его душеприказчиком, изображён художником на картине «Астроном». И кто же из них более известен сегодня? Автору посчастливилось попасть в 1996 году на выставку в Гааге, где впервые были экспонированы все работы Вермеера (их не так много, порядка четырёх десятков, но из за большой их ценности владельцы крайне неохотно расстаются с ними). Попасть на неё было практически невозможно. Билеты были распроданы задолго до выставки, дни работы выставки были распределены по странам, в свободной продаже в дни выставки билетов не было. Понятно, что выставка с рисунками Левенгука и другими результатами работ основателя научной микроскопии и микробиологии, не вызвала бы даже отдалённого подобия того интереса, который граждане всех стран и континентов проявили к работам Вермеера.

Автору так же довелось побывать в замке Кло де Люсе, подаренном Леонардо Франциском I, где Леонардо провёл последние годы жизни. Там в первозданном виде сохранился кабинет Леонардо, там автор сфотографировался — это одна из самых любимых его фотографий. А в небольшом парке, прилегающем к замку, устроена интересная выставка тонко сделанных, изящных и загадочных объектов, связанных с инженерными идеями Леонардо. Но в замке тихо, посетителей практически нет. Зато в Лувре перед Джокондой стоит огромная толпа с поднятыми вверх фотоаппаратами, и от непрерывных вспышек начинают болеть глаза. Поразительно, но один портрет в мнении далёких потомков перевешивает всё остальное, что создал Леонардо.

Об особой, привилегированной роли красоты в нашей жизни говорили многие художники. В меньшей мере мыслители вообще. Лопе де Вега: «Сила побеждает силу, красота побеждает всё». И в том числе время. Сколько империй, созданных силой, просуществовали считанные столетия, а обаяние и сила воздействия выдающихся произведений искусства вечны. Наполеон пришёл в Египет, ушёл из него, по своему обыкновению прихватив с собой всё, что смог, а пирамиды и сфинксы как были до него несколько тысячелетий, так и остались навсегда поражать наше воображение. Отношение к Наполеону и оценка, сделанного им, ещё будут меняться, а нашим отношением к выдающимся произведениям древнеегипетского искусства навсегда останется восхищение.

Когда Э. Фромантен в вышеприведенном отрывке говорит «мы», понятно, что он подразумевает людей своего уровня. Когда он говорит, что «человечество в своей массе» идёт за тем, что его чарует и восхищает, понятно, что он имеет ввиду всё-таки не большую часть человечества. Когда он говорит: «В сущности, мы любим только то, что красиво…» — надо понимать, что кроме чисто внешней есть красота внутренняя. Но при всём этом мысль его замечательно выражена и вполне понятна: красота имеет особый статус. Это и послужило одним из оснований выделения тех, кто красоту в превосходной степени понимает, в высшей степени её ценит и реально творит, в деятелей пятого уровня.

Вопрос, почему роль красоты так велика в нашей жизни, был предметом множества рассуждений и споров, но внятного ответа до сих пор не получено. Красота не просто симпатичнее уродства, наша интуиция угадывает в ней нечто большее. «Я считаю, как и Вы, — писал В. Гейзенберг А. Эйнштейну, — что простота природных законов носит объективный характер, что дело не только в экономии мышления. Когда сама природа подсказывает математические формы большой красоты и простоты, — под формами я подразумеваю здесь замкнутые системы основополагающих постулатов, аксиом и т. п., — формы, о существовании которых никто ещё не подозревал, то поневоле начинаешь верить, что они «истинны», т. е. что они выражают реальные черты природы».

Действительно, в нашем сознании красота связана с подлинностью и истиной. И не только в мире математических форм и произведений искусства. Существует ещё внутренняя красота человека, а это совершенно особая статья. Она гораздо менее видна, чем внешние проявления красоты, и поэтому наши представления о ней так неопределённы, а мы очень далеки от познания её закономерностей. Она проявляется в поступках человека, и это одна из самых сокровенных и таинственных вещей, существующих на этом свете. Способность её видеть, тем более ею обладать — это высший дар, а те, кого природа этим наделила, принадлежат к особой категории людей.

2.16. Всё дело в уровне

Уровневость есть наиболее экономное описание разности человеческого, а порождаемое ею понимание приводит к ощутимому сдвигу в постижения сути человеческого. Когда начинаешь всматриваться в странности, нелепости явлений человеческой жизни через уровневую призму, поразительным открытиям нет конца. Так, для одних икона — объект поклонения, для других — произведение искусства высочайшего духовного уровня, третьи используют её как крышку на бочке с солёными огурцами. Одни свою Родину защищают «не жалея живота своего», другие — продают. Один — святой, другой — гной, принявший обличье человека. Конечно, разницы не избежать, более того, она должна быть, но чтобы в такой степени! Мы не можем этого ни осознать, ни объяснить.

Разница между низкими и высокими столь невмещаема в наше сознание, что сколько примеров ни приводи, сколько объяснений не давай, всё равно она будет спрятана от понимания большинством. У Армстронга было несколько труб и четырнадцать мундштуков. Но все трубы у него