Ни один аргумент, ни один тест, ни одна техника или уловка не смогут ничего поделать с тем фактом, что разные люди воспринимают мир по-разному. Именно эти различия делают нас людьми, а не машинами. Но наши способы видения сходятся — или не сходятся — при взгляде на что-то по-настоящему объективное. Интерпретация, как настаивал Роршах, не является воображением. Он создал свои загадочные чернильные пятна во времена, когда было легче поверить, что рисунки могут выявить психологическую правду и коснуться самых глубоких реалий нашей жизни. И на протяжении всех переосмыслений и переработок теста эти пятна оставались неизменными. Ответ на вопрос «Что вы видите?» существует, когда вы смотрите, причем вместе, на что-то, что находится прямо перед вами.

Семья Роршах, 1922–2010

После смерти Германа Роршаха в 1922 году Ольге разрешили остаться в Геризау. Она работала там доктором и ранее, пока еще жив был Герман, но только в те периоды, когда директор Коллер был в отъезде. Теперь ей предложили должность в «Кромбахе», но лишь в качестве администратора, поскольку у нее не было швейцарских верительных грамот, она казалась «чужой» пациентам и «имела меньше авторитета как врач», чем мог бы иметь мужчина. Эта позиция была упразднена 24 июня 1924 года, вскоре после ее сорок шестого дня рождения.

По словам Ольги, за всю свою жизнь Герман заработал на тесте всего двадцать пять франков. За скромную сумму, выплаченную по страховке жизни Германа, Ольга смогла купить дом в близлежащем Тойфене и оборудовала там небольшую домашнюю клинику, в которой она могла бы единовременно содержать и наблюдать двоих-троих пациентов. Контракт Германа с Эрнстом Бирхером предусматривал выплату авторских отчислений за «Психодиагностику» начиная со второго издания, которое состоялось лишь в 1932 году. Процесс затянулся отчасти по той причине, что в 1927 году Эрнст Бирхер обанкротился. Его бывший сотрудник Ганс Губер, который помогал с печатью оригинальных пятен Роршаха, сумел выкупить права и перезапустить бизнес под названием Hans Huber Verlag — ныне эта компания называется Hogrefe, и она продолжает выпускать тест Роршаха. Ольга вела одинокую и нестабильную жизнь, воспитывая двоих детей, и редко имела время для занятия медициной. Она не вышла повторно замуж и умерла в 1961 году в возрасте восьмидесяти трех лет. Лиза, которой на момент смерти матери было сорок четыре года, жила с Ольгой до самого конца, изучая английский и романские языки в Цюрихском университете и работая учительницей. Она никогда не была замужем и скончалась в 2006 году в возрасте восьмидесяти пяти лет. Вадим изучал медицину в Цюрихе, в конце концов открыл психиатрическую практику и умер в 2010 году, в девяносто один год. У Роршаха не было внуков. 26 июня 1943 года на девяносто девятой конференции Швейцарского психиатрического общества, проходившей в Мюнстерлингене, где, на берегу Боденского озера стоял их первый семейный дом, шестидесятипятилетняя Ольга Роршах-Штемпелин выступила с лекцией под названием «Жизнь и характер Германа Роршаха». Биографическая информация из первой половины ее лекции была неоднократно использована на протяжении этой книги; вторая часть приведена здесь полностью.

Характер Германа Роршаха

Развитие Германа Роршаха проходило на научной основе, но его отношение к жизни, к людям, к миру было эмоциональным. Он был очень уравновешен, добр, гармоничен и приветлив. Он не любил проблемы и конфликты в человеческих взаимоотношениях — практически инстинктивно отвергал раздражающих людей, неприятные явления или противоречивые решения. Он всегда искал единства и ясности.

В повседневной жизни он был скромным и простым, непритязательным и неумелым, «вечным студентом»; безвредным и очень невнимательным к практическим вещам; неамбициозным, похожим на фольклорного рыцаря Парсифаля. На протяжении всей жизни он сохранял мальчишескую тягу к приключениям и стремление заниматься всем на свете. Он всецело жил настоящим, имел хорошее чувство юмора и ценил чувство юмора в других людях.

Он много двигался, был чаще всего оживлен и сам относил себя к типу «человек-движение». У него были очень глубокие чувства к друзьям, которые он, как правило, сдерживал. Он без остатка отдавал себя лишь немногочисленным членам своей семьи. Был верен собственному чутью, а не общепринятому мнению. Он считал, что чувство глубокого уважения — главная, решающая добродетель человечества, и оценивал людей исходя из того, присутствовало ли в них это качество или отсутствовало. Он был религиозным человеком, но не фанатично верующим, и безразличным к официальной церкви.

Больше всего его интересовало, как разум или душа проявляли себя в человеческой динамике. Из этого вырос его большой интерес к религиям, их основателям и тому, какими они были; он интересовался мифами, сектами и фольклором. Он видел во всех этих вещах проявления человеческого творческого и динамичного духа. Он видел своим внутренним взором подземную реку человечества, протекавшую сквозь всю историю, — от древних греков, через романтическую эпоху и до нас, от Диониса до Антона Унтернерера и Распутина, от Иисуса Христа до Франциска Ассизского. Он часто повторял строки из Готфрида Келлера: «Пейте, очи, сквозь ресниц гряду мира золотую череду». Как он чувствовал эту череду, это изобилие мира! История как путь человечества сквозь борьбу идей и трансформации формы очень интересовала его. С его ярко выраженной склонностью к синтезированию, он всегда искал идею, связывающую между собой вещи и события. Он не понимал экономику и не интересовался ею, не интересовался и деньгами, был безразличен к мирским благам.

Он любил природу, мир гор. Не был, конечно, альпинистом, но каждый год выкраивал время, чтобы отправиться в горы. Находясь там, он предпочитал не говорить много. Он любил краски, его любимым цветом был голубой. Его отношение к музыке отчетливо эмоциональное, он любил музыку жанра лид и романтиков. В рисовании он, с одной стороны, предпочитал романтиков, таких как Швинд и Шпицвег, а с другой — восхищался Ходлером за то, как тот представлял движение, и Бёклином — за его цветовую палитру, хотя и находил его «мертвым». Он ценил портретистов, особенно русских. В театре предпочитал трагедиям и драмам бодрые комедии. Любил ходить в кино, считая это искусство интересным прежде всего из-за свойственного ему богатства выразительной мимики и жестов.

Он был не особенно хорошо начитан, если не считать специализированной литературы из его профессиональной области. Но тихими вечерами во время жизни в клинике он много читал со своей женой Эмиля Золя, «философа жизни». Однако по причинам медицинского характера он избегал Стриндберга. Он любил Иеремию Готхельфа, Готфрида Келлера и Толстого, — их он считал «величайшими художниками». Его особенно интересовал Достоевский, вдохновенный и динамичный, с его философской проблематикой, поисками Бога и проблемой Христа. Конечно, он читал русских писателей в оригинале. Планировал написать статью о Достоевском, но так и не сделал этого.

Его отношение к Фрейду не было «ортодоксальным», то есть он принимал не все и видел психоанализ просто как еще один метод медицинской терапии, показанный в определенных ситуациях. Он решительно выступал против доминирующей тенденции своего времени — применять психоанализ к любому вопросу жизни и даже к писателям, в чем он видел риск кастрации человеческого духа, принижения и удаления биполярности и необходимого присутствия какого бы то ни было динамизма. Сам он никогда не подвергался психоанализу и со смехом отклонял любые подобные предложения от друзей-психоаналитиков.