— Да, — раздался после седьмого гудка сонный наташин голос и тут же вскрик, — ой, проспала! Женя, ты? Когда ты сможешь приехать? Самое быстрое?!

— Да я никуда не уезжал, — сказал Северин, облегченно выдыхая, — как приехал ночью, так уж и не уезжал. Карета подана, принцесса!

— Тогда уж княжна, — опять сонное бормотание и вновь вскрик, — ты что, всю ночь под окнами простоял? Сумасшедший! Я сейчас спущусь. Вот только накину что-нибудь.

Северин довольно улыбался. Конечно, девушка спросонья и в волнении, но тем ценнее и показательнее. Женя, ты, сумасшедший — мы, однако, быстро продвигаемся! На «сейчас» он отвел полчаса, быстрее «накинуть что-нибудь» у женщин не получается. Наташа спустилась с опережением графика, почти на четыре минуты. «Что-нибудь» удивительно повторяло одеяние Северина, разве что на шею был повязан шелковый платок, а волосы покрывала пузырчатая кепка из шотландки, заломленная набок как берет. Но более всего удивили Северина термос и набитая бутербродница в наташиных руках.

— Извините, что задержалась, — сказал Наташа, сделала легкий книксен и юркнула в распахнутую Севериным дверь машины, — но вы же, наверно, ничего не ели и не пили всю ночь, вот я и сделала, — бутерброды будете есть на светофорах, вот, положите на колени, — она открыла и протянула усевшемуся на водительское место Северину коробку с бутербродами трех сортов, — кофе пить будьте через термостойкую трубочку, у меня все отлажено, осталось приладить, — и чуть погодя, повозившись с термосом, — видите, как я вчера устала, я даже не почувствовала, что вы всю ночь были рядом.

Тон с лихвой искупал официальность обращения. А уж суть!.. Северин надавил на педаль газа — и полетел.

Подмосковье, Одинцовский район, 8 мая 2005 года, десять часов утра

Чем отличается следователь от женщины? Женщины задают вопросы беспрерывно с известной только им целью, следователи же задают вопросы только тогда, когда им надо что-то выяснить. Из этого отнюдь не следует, что женщин-следователей не бывает. Как уверяют нас литература и телевидение, бывают, и даже очень успешные. Им главное — заполучить в свои руки подозреваемого, это нетрудно, подозреваемых обычно больше, чем улик, а уж дальше подозреваемый сам во всем признается, в чем угодно признается, не вынеся пытки бесконечного допроса. Мужчины-следователи тоже используют этот прием, но с гораздо меньшим успехом, они, обессиленные, передают подозреваемого с рук на руки, как эстафетную палочку, тем самым показывая ему, что они слабее его. Женщина же всегда бьется в одиночку, так утверждая свое превосходство.

Это лирическое отступление нам понадобилось только для того, чтобы скоротать время в пути. Как уже было сказано, следователи задают вопросы только тогда, когда им надо что-то выяснить, если же им все ясно или они имеют веские основания полагать, что ответы на их вопросы могут быть им неприятны, они предпочитают молчать. У Северина была в запасе пара-тройка вопросов, благосклонные ответы на которые весьма бы скрасили его жизнь, например: «Не соблаговолите ли, мадемуазель, отужинать со мной в уютном тихом месте?» Но время для подобных вопросов, тем более для благосклонных ответов еще не пришло. Тем больше оснований молчать. Северин покорно следовал указаниям Наташи, повинуясь жестам и не вслушиваясь в слова, не стараясь запомнить дорогу, более полагаясь на свой автопилот водителя с двадцатилетним стажем.

Впрочем, скучать за рулем ему не пришлось. Появление на Рублево-Успенском шоссе подержанной девятки с затемненными стеклами, сквозь которые смутно виднелись силуэты двух молодых людей в кожаных куртках, вызвало понятную нервозность госавтоинспекторов. В связи с великим праздником и прибытием в Москву глав государств крупнейших стран мира, милицию и ГАИ перевели на усиленный режим патрулирования, изрядно застращав угрозой терактов, так что их на двадцатикилометровом участке останавливали десять раз, ровно по числу мест, где густые кусты подступали к дороге, как бы нарочно для скрытной засады автоинспекторов. Служебное удостоверение Северина не вызывало ни малейшего пиетета, на этой трассе в ходу были более весомые документы, но не вызывало и настороженности с желанием более детально проверить личность подозрительного водителя — настоящие террористы документами «уголовки» брезгают, предпочитая удостоверения сотрудников контртеррористических служб или помощников депутатов Государственной думы. Так что Северина быстро отпускали.

— Предупредили бы по линии, чтобы попусту не останавливали, — говорил он каждый раз напоследок.

— Не положено, — отвечали ему, — усиленный режим. Должны бы знать!

— Сколько можно?! Мы безобразно опаздываем! — возмущалась Наташа, так она пыталась скрыть свое все усиливающееся волнение.

— Ну вот, приехали, — сказала она наконец.

Северин и сам догадался, что они прибыли к месту назначения — новая асфальтовая дорога вильнула в сторону от изрытого старческими морщинами шоссе, прошила полосу тополей, пересекла по-весеннему ярко зеленеющий луг и уперлась в глухие ворота из вороненой стали с замысловатым узором, в котором, зная имя хозяина, можно было вычленить вензель БК.

— Что делаем? — спросил Северин.

— Ждем, — коротко ответила Наташа, — сейчас откроют, — она показала на камеру наблюдения на столбе у ворот.

Они прождали несколько минут, вот и птицы, потревоженные их приездом, уже вновь запели, а из поместья не доносилось ни звука, ни шороха.

— Похоже, нас тут не ждут, — заметил Северин.

— Ждут, ждут, — с непонятной досадой сказала Наташа и, опустив стекло и высунувшись в окно, показала поместью язык.

Северину показалось, что видеокамера укоризненно покачала головой. Тут же ворота вздрогнули и медленно поплыли в сторону. Сразу за воротами, справа, находилась сторожка охранников, своим огромным окном, обращенным к подъездной аллее, напоминавшая пост ГАИ. Ни в сторожке, ни возле нее никого не было.

— Странно, а где охранник? — пробормотала Наташа.

«Действительно странно», — подумал Северин. За спиной раздалось тихое поскрипывание. Он посмотрел в зеркало заднего вида — сзади была сплошная чернота, ворота закрылись. «Назвался груздем, полезай в кузов», — он тряхнул головой и медленно двинулся по дороге, внимательно оглядываясь.

Дом, находившийся метрах в семидесяти от ворот, производил ужасающее впечатление. Вероятно, именно такое впечатление на окружающих и должен был производить образец, с которого он был срисован, потому что в средневековой Англии в тюдоровские времена царил беспредел почище нашего нынешнего, новорусского. Так же было понятно, откуда взялся на нашей земле этот монстр, — крепко, видно, запала в душу урюпинского мальчика Бори Каменецкого картинка, увиденная в романе какого-нибудь Вальтера Скотта, так что, возмужав и оперившись, он воплотил в жизнь свою мечту.

Мечта была темно-красного кирпича, квадратной, с круглыми башнями по углам, с крышами над каждой башней, напоминавшими шляпы вьетнамских крестьян, и непременными коваными флюгерами. Парадный вход, судя по всему, располагался с левой стороны квадрата, потому что там раскинулся французский парк. По голубой глади прямоугольного пруда плавали непременные же лебеди. Вот только требуемой высоким французским парковым каноном перспективы не получалось, потому что взгляд упирался в высоченный глухой забор, над которым вздымался расположенный в неопределимой дали еще один замок, на этот раз белый. «Для симметрии замок должен быть во французском стиле с английским парком вокруг», — подумал Северин и, оторвавшись от лицезрения местных достопримечательностей, повернул голову вправо. На широких ступенях, поднимающихся к монументальным дверям дома, стоял Борис Яковлевич Каменецкий, собственной персоной.