- Чай будешь? – тихо спросила она у девочки.

И та кивнула.

На кружечку указала тонкую да хрупкую.

Пили молча. И была эта тишина тонкой и звонкой, и чувствовалось в ней что-то этакое, до крайности недоброе, с чем Стася может справится, а может и нет.

- Расскажи, - попросила царица. – О том, где жила. Как у вас все устроено…

- По-разному. Во всякой стране свой порядок, - Стася мысленно прикинула, что говорить о преимуществах демократии монарху как-то… не стоит, что ли. – Магии, как я сказала, у нас нет. Зато есть техника. Технология… например, у вас экипажи, а у нас тоже экипажи, только без лошадей. Сами едут.

- Сами? А говоришь, магии нет.

- Это не магия. Техника. Там мотор стоит. И… разгоняется этот экипаж быстро. Ехать может долго…

Боярыни зашептались, диво этакое обсуждая. Или Стасю. Второе было вернее.

- Еще у нас нет бояр… - Стася прикусила губу. Вновь же тема не самая удобная. Этак и до революций можно дойти. Что-то, должно быть здравый смысл, подсказывало, что к революционным идеям тут отнесутся без должного понимания.

Нет, надо что-то другое.

Про самолеты? А если спрашивать станут, как устроены? Стася ведь понятия не имеет, как… про медицину? Или вот…

Боярыни жевали.

И смотрели.

Жевали и…

- Женщины у нас обладают равными правами с мужчинами, - выдохнула Стася, покосившись на царицу.

- Это как?

- Это… право владеть имуществом. Распоряжаться им. Заключать сделки. Выходить замуж по своему желанию, а не по слову родителей.

Вот эта мысль, кажется, была совершенно новой и даже пугающей.

- У нас тоже вон Таманова сама дом держит, - возразила пухлолицая боярыня, щеки которой были столь круглы, что поневоле возникала мысль, не прячет ли она за этими щеками пряник-другой. На потом, так сказать.

- И в купечестве, помнится… была прежде Салтыкова, купчиха из первой сотни, как муж помер, так она дело и взяла. Пока сыны не подросли. Правда, бестолковыми оказалися, пришлось ей и далее, до самой смерти своей управляла.

Боярыни закивали.

- И замуж самой идти – дурь несусветная, - подала голос боярыня, три подбородка которой подпирались высоким золотым ожерельем. – Девка-то чего разумеет? Ей вон, словесей наплетут, окрутят скоренько, а после приданое растратят и саму-то…

Боярыни закивали, соглашаясь, что так-то оно и будет.

- Как после жить-то?

- Приданое у нас тоже… не принято, - Стася подала Зорянке кружку, убедившись, что чай, разведенный молоком, не слишком горяч. – Обычно люди встречаются. Присматриваются друг к другу. Женятся… и там уже работают, обзаводясь хозяйством.

- Ужас какой, - выдохнула миловидная женщина и руками всплеснула. – Это что же ж… мужик женится, дому не имея?!

- У кого-то есть, но… да, случается и такое.

- Срам-то какой, боги милосердные, - закачала она головой. – Небось, и селяне-то сперва дом наособицу ставят, а после уж женятся… разве что совсем уж бедные иначей. Или когда хозяйство большое, но тогда и дом большой, в котором свой угол дают.

- Так и она-то без приданого… оба голозадые, - хмыкнул кто-то. – По-справедливости…

Как-то показалось, что в словах этих прозвучала скрытая издевка.

- И как без дома-то и на дом получить, и жену содержать? – задала вопрос все та же миловидная женщина. – Это ж тяжко…

- Оба работают. Как правило.

- В людях? Аль на промыслы?

- Кто как… у нас… обычно… предприятия большие. Или офисы… скажем, магазины… огромные, в два этажа или в три. Вот как терем.

- На купцов, стало быть, - подхватили боярыни. И одна поспешила добавить:

- Слыхала, что в тым годе Степанов ажно тысячу человек на свою эту… как её… манфактурь позвал.

- Мануфактуру? – подсказала Стася.

- Во-во, её. Поставил сараи огромнющие, и там девки сидят, кто шерсть моет, кто чешет, кто прядет, а кто, стало быть, и за ткацким сидит… и после получается, что ткани этие он красит и продает. С прибытком.

Боярыни загомонили, обсуждая, велик ли прибыток.

- У Степанова холопки одни! – возразил кто-то. – Вольные, небось, сами мастерят, без мануфактурей всяких… ишь, удумали.

- …а еще сказывали, что магиков просили станок сделать, такой, чтоб сам ткал, а они отказалися…

- …и ведьма говорит, мол, что проклянет…

- …а магик…

Кажется, разговор вовсе отошел, что от миров иных, что от проблем экономических. И Стася замолчала, не зная, следует ли ей перебивать прочих, или же лучше тихонько сидеть, надеясь, что когда-нибудь о ней вспомнят.

Или наоборот, надеясь, что о ней не вспомнят.

- Что ж, - царица поднялась и боярыни, еще мгновенье до того галдевшие, мигом смолкли. – Устала я… Анастасия, проводишь к опочивальне. И Зорянке пора отдыхать…

Стася поднялась.

Вот интересно, эта просьба, больше на приказ похожая, она оскорбление или, наоборот, великая честь? И как надлежит поступить?

Царица шла, и Стася за ней, а за Стасей – Зорянка, за девочкой – Бес, и уже за ним, последним, тяжко топало волохатое чудовище, то, которому полагалось бы котов гонять, а не игнорировать.

- Шумно там, - сказала царица, оказавшись, как Стася поняла, в личных своих покоях. – Устаю от них. Что куры, гадлят, галдят… а отставить неможно. Разом жаловаться побегут, выяснять, в чем немилость этакая… ныне и без того хватает. Мне сказывали, это ты камень на площади зажгла?

Вот теперь, кажется, разговор пойдет о делах иных, куда более серьезных.

- Я не нарочно, - ответила Стася, озираясь исподтишка.

Здесь было… пожалуй, что светло. И свет, проникая сквозь узорчатые окна, окрашивал беленые стены во все оттенки радуги. Он отражался в стеклянных боках пузатых ваз, ложился на ветки роз, отчего сами розы обретали удивительный окрас.

Свет теснил золотые сундуки, выставленные вдоль стен, и увязал в плотном полотне ковра.

- Не нарочно… верю… все осложнилось. Иди сюда, милая, - царица раскрыла руки и Зорянка бросилась к ней, ловко вскарабкавшись на колени. – Сестрица моя, родная…

Это царица произнесла тихо-тихо.

- Все, что от рода осталось… когда-то мы были сильны. И батюшка, возгордившись этою силой, решил, что уж теперь мы ни людям, ни богам не подвластны. А вот как оно вышло…

Заурчал Бес и, подобравшись, боднул голову царицы, а та руку уронила, провела пальцами по темной шерсти. И вдруг стало понятно, что женщина эта вовсе не желает царицей быть, что, возможно, она безмерно тяготится и покоями этими просторными, и боярынями, что вокруг хороводы водят, и… прочим.