– Где еврей?

– Мертв.

– Давно?

– Со Смирны. Был убит обломком дома.

Полиньяк посмотрел ему в глаза. Овидайя почувствовал, что мушкетер ищет в них ложь, но тщетно.

– Вы кого-то потеряли? – спросил Бар.

– Одного не хватает, – отозвался Полиньяк, – но он не важен. Его величество в первую очередь интересуется вот этим господином, – и он указал на Вермандуа, – и Челоном.

Пират кивнул.

– Судно переходит ко мне со всем, что есть на нем? Если позволите заметить, я ожидал более богатой добычи.

У Полиньяка задрожали губы:

– Это вам не каперский поход, месье! Речь идет о непосредственном приказе его величества! Это должно быть честью для вас!

– Честь могут себе позволить только дворяне, месье. А мне нужно кормить большую семью.

– Вы…

– А теперь я прощаюсь с вами, чтобы месье имел возможность обсудить свои дела без посторонних ушей, – произнес де Греббер и оскалил зубы в улыбке, какая часто бывает у трактирных вышибал. – Всего наилучшего.

Полиньяк что-то буркнул. Де Греббер направился к релингу.

– Почему, сеньор? – крикнул ему вслед Овидайя. – Вы должны ответить на этот вопрос.

Голландец обернулся подчеркнуто медленно:

– Я ничего вам не должен.

– Отнюдь. Пятьдесят тысяч дукатов.

– Вы их получили бы, если бы сумели осторожно доставить растения в Амстердам. Однако несколько недель назад я узнал от французского посла в Гааге, что вы хоть и сумели добыть растения, однако не смогли вести себя скромно. Нанять сына Людовика Великого – о чем вы только думали?

– Это был хороший план.

Де Греббер покачал головой:

– Вы умны, однако вам не хватает утонченности, месье. Нам стоило прислушаться к мастеру Домселаеру из исправительной тюрьмы. Он с самого начала видел вас насквозь. В своем высокомерии вы полагали, что умнее других.

На это Овидайя не нашелся, что ответить.

– Возможно, – продолжал де Греббер, – это так и есть. Вот только острый ум – это еще далеко не все.

Произнося эти слова, он бросил быстрый взгляд влево, на Полиньяка. Овидайя понял, что имеет в виду голландец, и вынужден был признать, что эта толстая личинка не так уж неправа. Его план был практически безупречен, но этот мушкетер все испортил. Этот человек был не слишком умен, однако хватка у него была крепкая. Полиньяк не сдался, не отступил, пока не нагнал добычу.

И, не тратя больше слов, де Греббер отвернулся и стал спускаться по веревочной лестнице в свою гребную лодку. Тем временем Полиньяк велел корсарам отвести Овидайю, Марсильо и остальных на флагманский корабль. И только когда все были в шлюпке, по лестнице спустились Полиньяк и Бар.

– Куда вы повезете эту банду, капитан?

– Хотя вас это не касается, сначала они отправятся в Бастилию. Что будет с ними после этого, будет решать его величество.

– А эти растения? Что это были за деревья? Уж точно не тюльпаны.

– Вы задаете слишком много вопросов, Бар.

Больше никто не произнес ни слова. Они молча направлялись к флагману. Овидайя то и дело оглядывался на «Любовь». На передней палубе он видел юнгу с короткими, торчащими во все стороны черными волосами, который смотрел вслед их шлюпке.

* * *

На флагмане их заперли в просторной кают-компании. Капитан Бар подчеркнул, что считает их всех своими гостями и позаботится о том, чтобы во время короткого путешествия они ни в чем не испытывали недостатка. И действительно, корсар не стал заковывать их в цепи. Точнее, он отказался выполнять приказ, который отдал в этом отношении Полиньяк.

– Как только сойдете в Дюнкерке на сушу вместе с пленниками, будете делать с ними все, что заблагорассудится, месье, – тоном, не терпящим возражений, заявил мушкетеру Бар. – Но здесь командую я.

Пират даже приказал принести им два графина рейнского вина и миску с фруктами. Овидайя предположил, что Бар хотел тем самым еще больше позлить мушкетера. Они находились в каюте вот уже час. Вечерело. Они сидели вокруг стола в центре комнаты и большую часть времени молчали. Только Вермандуа стоял у окна и смотрел на море. Казалось, что-то занимает его.

Послышались шаги, и дверь распахнулась. В кают-компанию вошли двое стражников в сопровождении Полиньяка. Мушкетер все еще выглядел недовольным, однако, судя по всему, пытался взять себя в руки. Он окинул взглядом пленников. Овидайе он напомнил волка, выбирающего самую слабую овцу в стаде. Затем капитан мушкетеров произнес:

– Месье Жюстель.

Гугенот побледнел. Вермандуа хотел что-то сказать, однако Полиньяк покачал головой:

– Позже, граф, позже.

Жюстель медленно поднялся. Марсильо тронул его за рукав. Затем стражники схватили его и вывели из каюты.

– Что они собираются делать с ним? – дрожащим голосом поинтересовалась графиня.

– Они допросят его, – произнес Марсильо. – Не бойтесь, я не думаю, что они причинят ему вред.

«Нет, пока не причинят, – подумал Овидайя. – Однако, когда мы окажемся в Бастилии, они вытрясут из нас все. То, что знаем, и то, чего мы не знаем». Он уставился на графин, стоявший в центре стола. Овидайя не знал, сколько он так просидел, но в какой-то момент поймал себя на том, что губы его шевелятся. Сам того не заметив, он вернулся к словам, которые так часто шептал в детстве. Много лет не срывались они с его губ, но теперь полились сами собой, без какого бы то ни было участия с его стороны:

– Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc, et in hora mortis nostrae[108].

Марсильо пристально поглядел на него:

– Никогда не видел, чтобы вы молились.

Вместо ответа Овидайя посмотрел прямо в глаза старому генералу. По взгляду Марсильо он понял, что старик-ученый понял его. Овидайя молился не за себя. И не за Жюстеля, не за других находящихся в комнате. Молился он за Ханну, которая лазала по такелажу где-то в полутьме. Возможно, Жан Бар предложил команде «Любви» выбор: присоединиться к нему или оказаться в шлюпке посреди Северного моря. Трофей, которым стала «Любовь», сначала вернется в Дюнкерк с остальными кораблями. Возможно, там Ханне удастся бежать: никто не хватится щуплого юнги. Если же кто-то во время допроса у Полиньяка выдаст, что сефардка еще жива, то…

Дверь распахнулась, и в кают-компанию втолкнули Жюстеля. Он был бледен как полотно, на лбу выступили капли пота, однако, судя по всему, его не били и не пытали. Гугенот рухнул на стул. Графиня протянула ему бокал вина.

– Как вы, Пьер? – спросила она.