затейливая паутина миров, и при желании она могла бы запросто отправиться в любой… вот только нужного ни в одном из них не было.

Повсюду ее встречала одна и та же картина, безжизненные, безлюдные равнины, покрытые толстым ковром черного пепла. Везде не хватало единственной, однако важнейшей малости – хоть одного покупателя.

Простотой лабиринты клеточек «впереди» вовсе не баловали. «Клеточки» следовали одна за другой сплошной чередой, точно бусы на нитке, смыкались в цепочки, шажок за шажком тянувшиеся вдаль… однако друг с дружкой не переплетающиеся никогда.

Эти-то цепочки миссис Бертельсон и начала осматривать – внимательно, неторопливо, не пропуская ни звенышка. Возможных «впереди» оказалось много, поди сосчитай… однако выбор оставался за ней, и миссис Бертельсон двинулась вдоль той самой цепочки, где убогое поселение трудилось над межпланетным кораблем. Двинулась и, войдя в нее, именно ее воплотила в жизнь. В реальность. Выудила из бесконечного множества иных вариантов.

Теперь ей нужно было выудить новую. Выбранное «впереди» оказалось никуда не годным. Спрос иссяк.

Въехав в уютный, милый Уолнат-Крик, грузовичок покатил мимо магазинов под яркими вывесками, мимо опрятных особнячков и супермаркетов, и вскоре миссис Бертельсон отыскала нужную цепочку. Да, цепочек «вперед» тянулось немало, а голова с возрастом соображала все медленнее… но подходящая цепочка в мешанине всевозможных «впередов» нашлась. Едва нащупав ее, миссис Бертельсон поняла: вот оно. Врожденный коммерческий инстинкт не подвел, просигналил: сюда.

Выбранная прежде цепочка оказалась единственной в своем роде. Во «впереди», следующем за ближайшим, корабль, на совесть построенный, испытанный по всем статьям, поднялся в воздух, на миг замер, дожидаясь включения автоматики, а после, с ревом пронзив атмосферную оболочку, устремился к утренней звезде. В нескольких «впереди», в череде полных крахов, корабль взрывался, разлетаясь на части, раскаленные добела. Эти цепочки миссис Эдна Бертельсон оставила без внимания: какая же ей в таком случае выгода?

Еще в нескольких «впереди» корабль не взлетал вообще. Турбины ревели, плевались реактивными струями… а корабль стоял на месте как вкопанный. Но затем беглецы выбирались наружу и начинали осматривать турбины в поисках неполадок, так что эти цепочки не сулили выгоды тоже. В следующих их звеньях, на следующих этапах, неполадки устранялись и корабль благополучно взлетал.

И только одна цепочка оказалась такой, как надо. Каждый ее элемент, каждое звенышко вело прямиком к цели. Люки шлюзов захлопывались, отрезая беглецов от внешнего мира, турбины ревели, и корабль, содрогнувшись, взвивался над усеянной пеплом равниной. Но после, на высоте трех миль, хвостовые реактивные двигатели пошли вразнос. Корабль кувыркнулся, сорвался в крутое пике и со свистом понесся к Земле. В отчаянии беглецы поспешили переключиться на аварийные посадочные двигатели, предназначенные для Венеры. Замедлив падение, корабль на миг завис в воздухе… и рухнул в россыпи щебня пополам с валунами на месте горы Диабло. Едва грохот стих, вокруг искореженных, смятых, дымящихся листов металла воцарилась зловещая тишина.

Спустя какое-то время потрясенные, онемевшие от горя беглецы выбрались наружу, чтобы оценить повреждения. Чтоб сызнова, с нуля начать тщетный, безрадостный труд. Снова копить припасы и материалы, снова латать ракету…

Старуха удовлетворенно заулыбалась. Вот это-то ей и требовалось. Вот это – как раз то, что нужно. Оставалась сущая мелочь – выбрать именно эту цепочку, отправляясь в новую поездку, в недалекий путь по торговым делам, в ближайшую же субботу.

Наполовину погребенный в пепле, Кроули со стоном ощупал глубокую рану поперек щеки. Сломанный зуб мучительно ныл, рот наполняла густая, солоноватая, горячая, как сама жизнь, кровь. Попытка согнуть ногу завершилась ничем. Перелом… Отчаяние туманило голову, путало мысли. Что же произошло?

Поблизости, в полумраке, встрепенулся, приходя в чувство, Фланнери. Еще откуда-то слышался женский стон. Вокруг, среди камней, среди смятых ступеней ракетного корабля, лежали товарищи – кто ранен, кто при смерти. Один из лежавших поднялся было на ноги, шагнул вперед, но тут же споткнулся, опрокинулся навзничь. Спустя еще пару секунд среди руин разрушенного мира вспыхнул луч фонаря. Из-за ближайшего валуна на ощупь, поскальзываясь на каждом шагу, выступил Тельман. Увидев Кроули, он глуповато разинул рот. Очки его повисли на одном ухе, часть подбородка словно срезало бритвой. Пошатнувшись, Тельман рухнул ничком в дымящуюся груду припасов, забился, задергался в судорогах.

Собравшись с силами, Кроули поднялся на колени. Склонившийся над ним Мастерсон что-то говорил, повторял фразу снова и снова, но разобрать его слов профессору не удавалось.

– Я жив… жив, – прохрипел он.

– Корабль упал. Разбился.

– Вижу.

На окровавленном, исцарапанном лице Мастерсона отразились первые проблески набирающей силу паники.

– По-моему, это…

– Нет, – пробормотал Кроули. – Не может быть.

Мастерсон залился истерическим смехом. По закопченным щекам его обильно струились слезы; капли влаги, оставляя светлые дорожки в грязи, стекали на шею, на грудь, под обугленный воротник.

– Это она. Она, точно тебе говорю. Она все это и подстроила. Не желает нас отпускать…

– Нет, – повторил Кроули, гоня прочь ужасные, невероятные догадки. Так быть просто не могло. Не могло, и все тут. – Мы улетим, – заверил он Мастерсона. – Соберем, что осталось, и начнем заново.

– Так и она к нам снова вернется, – с дрожью в голосе пролепетал Мастерсон. – Вот увидишь, вернется, зная, что здесь ее ждут… покупатели!

– Нет, – твердо ответил Кроули. Сам он в это не верил, настрого запретил себе верить. – Мы улетим. Улетим во что бы то ни стало!

По образу и подобию Янси

Страдальчески застонав, Леон Сиплинг отпихнул прочь стопу рабочих заметок. Один только он – единственный из тысяч сотрудников – все еще не выдал ничего связного! Возможно, единственный из янсменов на всей Каллисто валял дурака! Подстегнутый страхом пополам с зачатками стремительно набиравшего силу отчаяния, он вскинул голову и взмахом руки включил аудиосвязь с Бабсоном, руководителем всей канцелярии.

– Слышь, Баб, – хрипло заговорил Сиплинг, – я, кажется, застрял намертво. Будь добр, прокрути весь сюжет, с начала и до моего места? Может, удастся встроиться в общий ритм… ритм пульса других творческих умов, – с блеклой улыбкой пояснил он.

На секунду задумавшись, Бабсон потянулся к импульсному синапсу. На мясистом лице начальника не отражалось ни капли сочувствия.

– То есть ты, Сип, процесс тормозишь? Сюжет должен быть интегрирован в сегодняшнюю программу к шести вечера! И пущен по всем видеоканалам согласно графику, в тот час, когда зритель сидит за ужином.

Тем временем на стенном экране уже замерцали первые кадры визуальной части сюжета, и Сиплинг, от души радуясь поводу избавиться от ледяного взгляда Бабсона, целиком сосредоточился на изображении.

В кадре, как обычно, возник трехмерный образ Джона Эдварда Янси – по пояс, ракурс три четверти, рукава линялой рабочей рубахи закатаны до