локтя, смуглые предплечья густо поросли волосом. Пожилой, лет под шестьдесят, с темным от загара лицом и слегка покрасневшей шеей, Янси сердечно улыбался зрителю, щуря глаза, так как взирал прямо на солнце. За его спиной виднелась обычная декорация: знакомый всем двор, гараж, цветник, зеленый газон, задняя стена опрятного особнячка из белого пластика. Бросив взгляд в сторону Сиплинга, Янси заулыбался шире прежнего – ни дать ни взять сосед, косящий газон среди погожего летнего дня, изрядно вспотевший от жары и работы и остановившийся передохнуть, а заодно отпустить парочку безобидных замечаний насчет погоды, властей планеты и положения дел в собственном квартале.

– Слышь, – негромко, доверительно заговорил Янси из наушников, прислоненных к кипе бумаг на столе Сиплинга, – какая штука с внучонком моим, Ральфом, на днях с утра приключилась! Ральф – он, сам знаешь, постоянно отправляется в школу на полчаса раньше… дескать, нравится ему первым в класс приходить.

– Зубрила то есть. Перед учительницей выставляется, – перевел на общедоступный язык Джо Пайнс, работавший за соседним столом.

– Так вот, идет Ральф и видит, – уверенно, дружелюбно как ни в чем не бывало продолжал Янси с экрана. – Видит: бельчонок по тротуару бежит. И, конечно, остановился на зверька малость полюбоваться.

В этом месте Янси так убедительно поднял брови, что Сиплинг едва не поверил его истории. Казалось, он воочию видит и пресловутого бельчонка, и белобрысого мальчугана, младшего из внучат Янси, всем известного отпрыска самой известной – и безоговорочно всеми любимой – персоны на всей планете.

– Бельчонок тот орехи, понимаешь ли, собирал, – все в той же домашней, простодушной манере пояснил Янси. – А дело-то было только вчера, вот ей-богу – на дворе середина июня! Середина июня, однако бельчонок, вот такой махонький, – уточнил он, показав на пальцах, какой величины, – собирает орехи, тащит в дупло, на зиму.

И тут простодушное веселье пожилого хитрована, любителя травить байки, исчезло с лица Янси бесследно, сменившись совсем другим – серьезным, вдумчивым, многозначительным выражением. Голубые глаза потемнели – цветовики сработали безукоризненно, подбородок сделался жестче, квадратнее, величественнее – с подменой куклы бригада андроидов-бутафоров не оплошала тоже, сам Янси словно бы стал старше, взрослее, мудрее, внушительнее. Одновременно с этим сменился и фон. Обыкновенный задний двор, на миг подернувшись рябью, уступил место несколько иной декорации: теперь Янси твердо стоял посреди пейзажа космического, мирового масштаба – посреди горных пиков, туч, ветров, необъятных древних лесов, а голос его зазвучал медленнее, заметно ниже.

– И я, понимаешь, задумался. Махонький бельчонок, года на свете не прожил… Откуда он знает, что зима-то наступит, а? Откуда знает, что надо трудиться, готовиться к ней? – все громче и громче говорил он. – К зиме, которой он в жизни не видывал?

Сиплинг, оцепенев, приготовился к ожидающему его самого. Близилось его время. Еще немного, и…

– На старт! – осклабившись, завопил Джо Пайнс за соседним столом.

– Все дело в вере, – торжественно, без тени улыбки изрек Янси. – Да, зимы наш бельчонок в жизни не нюхал, но верит, знает: она не за горами.

Твердый, резко очерченный подбородок Янси чуть шевельнулся, указательный палец медленно поднялся над плечом…

…и на этом изображение остановилось, застыло – безмолвное, неподвижное. Больше Янси не проронил ни слова, оборвав назидания посреди очередного пассажа.

– Вот и все, – отрывисто буркнул Бабсон, выключив Янси. – Помогло хоть немного?

Сиплинг судорожно потянулся к заметкам.

– Нет, правду сказать, не помогло, – признался он. – Но я… я разберусь. Обязательно.

Бабсон зловеще помрачнел, лицо его потемнело, как туча, крохотные злые глазки словно бы сделались еще меньше.

– Надеюсь. Что с тобой происходит? Неприятности дома?

– Все будет о’кей, – покрывшись испариной, пробормотал Сиплинг. – Спасибо… все будет о’кей.

Казалось, неяркое изображение Янси с поднятым вверх пальцем, застрявшего на словах «не за горами», взирает на него с укоризной. Продолжение сюжета, сочетание дальнейших слов и жестов до сих пор существовало – а вернее сказать, не существовало, не складывалось, в том-то вся и беда – только у Сиплинга в голове. Без вклада Сиплинга весь сюжет безнадежно застрял на месте – ни туда, ни сюда.

– Слышь, – обеспокоенно заговорил Джо Пайнс, – я, если что, с радостью на сегодня тебя подменю. Отключай свой стол от канала, а я подключусь и продолжу.

– Спасибо, – пролепетал Сиплинг, – но этот треклятый кусок только мне и под силу. Изюминка, провалиться ему… главный алмаз в короне!

– Отдохнуть тебе следует. Нельзя же все время так надрываться.

– Да, – с трудом удерживаясь на грани истерики, согласился Сиплинг. – Да, что-то мне малость не по себе.

Действительно, это прекрасно видели все вокруг, но в чем причина, знал только сам Сиплинг. Знал и с трудом сдерживал желание вопить о ней во всю силу легких.

Черновым анализом политического климата на Каллисто занимался вычислительный центр Девплана в Вашингтоне, округ Колумбия, но окончательные выводы и оценки машинам не доверяли. Вашингтонские счетные машины могли определить, что политический строй на Каллисто принимает все более отчетливый тоталитарный оттенок, но не могли объяснить, о чем это говорит. Оценить тенденцию как вредоносную имел право только человек, и то далеко не всякий.

– Нет, нет, исключено, – возразил Тавернер. – Грузопассажирское сообщение с Каллисто открыто в обе стороны у всех, за исключением Ганимедского синдиката: эти закрыли торговлю с другими планетами. Если там вдруг начнется что-то неладное, мы сразу об этом узнаем.

– Каким образом? – осведомился Келлман, глава полицейской службы.

В ответ Тавернер широким взмахом руки указал на всевозможные диаграммы, графики, таблицы с количественными и процентными показателями, развешанные по стенам штаб-квартиры Полицейской службы Девплана.

– Само наружу выйдет: признакам нет числа. Вылазки террористов, тюрьмы для политзаключенных, лагеря смерти… Новости о публичных покаяниях во всевозможных политических прегрешениях, изменах, неблагонадежности… словом, классическая бутафория диктатуры.

– Не путайте диктатуру с тоталитаризмом, – сухо заметил Келлман. – Тоталитарное государство проникает во все сферы жизни граждан, формирует их мнение по всем вопросам, и это главное, а управлять им может кто угодно. Хоть диктатор, хоть парламент, хоть всенародно избранный президент… да хоть совет жрецов. Это как раз неважно.

– Ладно, – уступил Тавернер. – Ладно, съезжу и разберусь. Возьму с собой группу. Поглядим там, на месте, чем они заняты.

– За каллистян сойти сможете?

– А чем они отличаются от нас?

– Точно сказать не могу, – признался Келлман, бросив задумчивый взгляд на одну из затейливых диаграмм. – Но, как бы там ни было, в последнее время они все сильней и сильней походят один на другого.

На Каллисто Питера Тавернера с супругой и двумя детьми доставил обычный коммерческий межпланетный лайнер. Озабоченно хмурясь, Тавернер окинул взглядом фигуры местных таможенных чиновников, ожидающих за выходным люком. Очевидно, пассажирам предстоял скрупулезный досмотр: едва трап коснулся бетона, таможенники плотной