— Ха-ха. Здорово пошутил.

Неужели по его лицу можно прочесть всю правду?

— Ничего страшного, — сказал Синьдэ. — Не хочешь — не говори. Ваш секрет под надежной защитой, господин Гиро.

Он хлопнул Цзяня по плечу и ловко спрыгнул обратно в сад.

— Послушайте, Синьдэ, — позвал Цзянь. — Вы всегда обращались со мной по-дружески. Почему? Я ценю вашу доброту… но я вам вовсе не нужен. Я никто. Зачем вы так стараетесь?

Синьдэ пожал плечами:

— Раз уж мы говорим начистоту, мастер Гуаньши сразу после твоего появления велел мне за тобой присматривать. Я сразу увидел родственную душу. Когда меня привезли в Лунсянь, я так же страдал, как страдаешь ты. Вот я и решил с тобой подружиться.

— Значит, мы друзья?

Синьдэ покачал головой.

— Нет, Гиро, мы не друзья. Мы братья. Что бы там ни думали другие, братьев не выбирают — и не отделываются от них запросто. Подумай об этом, прежде чем уйти. — Он повернулся и добавил: — Кстати, если ты по-прежнему намерен спуститься здесь, насчет дерьма я не шутил.

И Синьдэ исчез в ночи.

Цисами проскользнула сквозь западные ворота Цзяи незадолго до того, как их закрыли на ночь. Она радовалась, что ей это удалось и можно было не проводить еще одну мучительно душную ночь под низко нависшим грозовым небом. Путешествие из храма Тяньди в Санбу, а затем в Цзяи выдалось неприятным даже по меркам Цисами. Заканчивалось лето третьего цикла, и погода никак не могла определиться — удушливая жара то и дело сменялась ледяным ливнем. Иногда в один и тот же день. Путешествовать во время третьего цикла было тяжелее всего. Как-то раз даже шел дождь из пиявок, которых, вероятно, вихрь подхватил на западе, в Цветочном море — точнее сказать, в Большом болоте, поскольку цветы погибли лет сто назад.

После восьми дней страданий Цисами очень хотелось кого-нибудь убить. Буквально. Она чуть не прикончила возчика, который все откладывал путешествие: его пугал хаос на дорогах, вызванный непогодой. Цисами заплатила ему вдвойне, чтобы добраться до Цзяи поскорее, и припугнула, что, если хотя бы одна лошадь не падет по пути — значит, он плохо старался. Она хотела пырнуть его в спину, когда повозка на полдня застряла в грязи, — это немного подняло бы ей настроение, — но Котеуни и Бурандин удержали Цисами в основном потому, что никто не хотел править. Они прибыли с двухдневной задержкой, и, к сожалению, все остались живы — и возчик, и лошади. Цисами утешала лишь мысль о том, что Тайши придется точно так же бороться с отвратительной погодой, чтобы добраться до Цзяи.

Важнее всего, конечно, было то, что они опередили Тайши. Они двигались не так быстро, как надеялась Цисами, но тем не менее успели бы снести башку драгоценному герою. А когда прибудет проклятый Шепот Ветра, у отряда заметно повысятся шансы выполнить и этот контракт. Хорошо, когда есть секретное оружие…

Цисами шумно выдохнула, когда они миновали внешние ворота, и облизнула губы.

— Мне нравится эта дыра.

Она говорила искренне. Цисами очень любила Цзяи. В этом командорстве, как в большинстве крупных городов, пахло дерьмом и страхом. Другого такого места Цисами не знала. В разгульном Алланто была своя прелесть — изысканная еда, любовные развлечения, прекрасная опера. Маньцзин, столица Лаукана, давал самый широкий выбор судоходных средств, не говоря уже о великолепных лапшичных. Но Цзяи представлял собой изысканную смесь городской нищеты и разбойничьей отваги.

Головокружительная атмосфера жестокости и отчаяния делала этот город особенным, выделяла среди остальных. Большинство солдат, наемников и военных искусников жили здесь только в промежутках между контрактами. Праздный искусник, как правило, глупый искусник. Добавьте сюда недавние беспорядки. Город буквально трясло.

Они шли всё дальше, врезаясь в толпу и не замедляя шага из-за олухов, которые не успевали убраться с пути. Город никогда раньше не был таким людным.

Хаарен наклонился на ходу, изучая содержимое уличных лотков.

— Какое все дешевое.

— Победа в войне на руку этим недоумкам, — ответила Цисами.

Бурандин указал на вербовщика, который, стоя на обочине, записывал солдат. Окружавшая его толпа напоминала стаю пираний.

— Войско собирается.

Котеуни фыркнула:

— С кем они будут сражаться? Больше никого не осталось.

Бурандин пожал плечами:

— Всегда есть те, с кем можно подраться.

Они целый час двигались против течения толпы, пока не достигли квартала Ониксовый Цветок. Как только они миновали ворота, Цисами отделилась от своего отряда.

— Снимите комнаты вон в той гостинице — там прекрасно готовят патбинсу[9]. Пусть ужин подадут к тому времени, когда я вернусь. Побольше фруктов. Мне надоело жрать картошку и вяленое мясо. Этот священный сосуд, — она указала на себя, — нужно наполнить здоровой пищей. Цанг, раздобудь опиума, да получше, не уличную дрянь.

— И мне, — сказал Хаарен.

Котеуни и Бурандин тоже решили присоединиться.

— А ты куда, Кики? — спросила Котеуни.

— Мне надо кое с кем встретиться. А вы вымойтесь и отдохните. От вас несет, как из уборной. Ждите извещения и будьте готовы.

— Так все-таки — отдыхать или быть настороже? — уточнил Бурандин.

— Конечно, отдыхать. Но если вы не прибежите, когда я позову, я с вас живьем шкуру спущу.

Вскоре Цисами оказалась на тихой улочке, вдоль которой росли аккуратные живые изгороди и затейливо подстриженные деревца. Не считая стука лошадиных копыт по гладкой мостовой, стояла тишина. Даже уличных торговцев не было видно. По тротуарам ходили празднично одетые прохожие — они отмечали молитву Десятого дня. Пахло цветами.

Цисами сделала глубокий вдох.

— Люблю запах богатства.

В квартале Ониксовый Цветок жила преимущественно знать и богатые купцы. Вдоль улиц тянулись красивые особняки и сады, на перекрестке высился двухъярусный фонтан. Цисами повернула направо и вышла на торговую улицу, где со стоявших вперемежку розовых и белых магнолий свисали десятки разноцветных фонарей.

Цисами усмехнулась, когда стражник, мимо которого она проходила, поклонился ей. Прежде чем войти в городские ворота, отряд не поленился сменить дорожную одежду на изысканные наряды. Стражники у внешних и внутренних ворот бросали один взгляд на дорожный плащ Цисами и платье под ним и сразу понимали, к какому обществу она принадлежит. Простолюдины не путешествуют в шелках.