— Отпусти его! — сказала она тихо. — Отпусти, не то мнепридется убить себя и…

Она не договорила — не было нужды пояснять. Василийотшвырнул каргу и медленно, с мрачной улыбкою покачал головой. Он не стал ипытаться проверять, исполнит ли Варенька слово — или рука дрогнет.

Исполнит. Не дрогнет. Он всегда знал, чувствовал, какаянеистовая решимость таится в ней, да и к тому же Нараян уже наверняка поработалтут своей вазитвой!

Но что это? Почему Нараян смотрит на Вареньку с таким жеизумлением?

Почему в глазах его обреченное выражение сменяется надеждой,а потом робкой радостью? На что он надеется, чему радуется, проклятыйфокусник?!

Но тут же от сердца у Василия отлегло: Варя повернула головуи посмотрела на Нараяна с такой ненавистью, что глаза его вмиг сделалисьбезжизненными, а рот искривила гримаса боли, которую он не сумел скрыть.

— Нет, — сказала она, — нет, ты ошибся! Я ненавижу тебя также, как ненавидит мой супруг. И счет мой к тебе столь же велик. Но я не апсараТилоттама, которая соблазнила двух братьев, убивших из-за нее друг друга. Никтоиз вас не должен умереть из-за меня.

— Никто из нас? — горько повторил Нараян. — Что, перед богомхристиан душа парии равноценна душе брамина?

— Это кто здесь пария?! — взвился Василий, у которого рукитак и чесались вновь вцепиться в оружие, однако Варенька мгновенно поняласмысл, скрытый в словах Нараяна.

— Ты ошибся вновь, — сказала она беспощадно. — Мне не жальтебя! И я не такая добрая христианка, чтобы подставить другую щеку своемуврагу. Но я не могу забыть… — Голос ее дрогнул, она повернулась к Василию:

— Я не могу забыть, что мы не встретились бы, если бы не он!

Ее глаза блестели от слез, и Василий понимал, что это слезылюбви и счастья. О да, много мучений и горя перенесли они, протягивая руки другк другу сквозь черные бездны, то и дело пролегавшие меж ними, однако никакойморок уже не изгладит из памяти чародейного любострастия той первой, той луннойночи — ночи самозабвенной любви, которая накрепко приковала их Друг к другу. Иэто сделал Нараян… Да, начало всему положил их лютый враг! И было еще что-то, очем Василий хотел бы сейчас не думать, но не мог, а Варенька не смогла несказать:

— Если бы не он, мы бы не обрели новой жизни в нашей дочери!

— О, черт! — прошептал Василий, слабея перед этой правдой, иприкрыл глаза, признавая свое поражение. — Ладно, будь по-твоему. Я не тронуего больше, только не проси меня благодарить его. Пошли отсюда. Нас ждут. Ихоть я ненавижу этих идолопоклонников, я не хочу, чтобы их всех перерезалиотборные отряды бхилли, которые сейчас штурмуют остров.

— Ты называешь нас идолопоклонниками! — вне себя выкрикнулНараян. — Но разве европейцы не поклоняются золоту, будто идолу, не приносятему в жертву целые государства, которые они разоряют и где их господстводержится на страхе?

— Ей-богу, ты прав, — покладисто кивнул Василий, беря Варенькуза руку и вместе с нею незаметно пятясь к двери, завешенной тяжелой серебристойпардой. — Но об этом тебе лучше посудачить с сэром Реджинальдом, который привелсюда всех этих неистовых бхилли. Его хлебом не корми, только дай поболтать опрогрессе, который несет Ост-Индская компания! А я, знаешь ли, в словесныхиграх не силен. Мое дело — битва и… любовь!

С этими словами он мгновенным движением перехватил на рукиВареньку, ринулся к выходу — и едва успел остановиться, чтобы не врезаться вНараяна, непостижимым образом оказавшегося стоящим в дверях, преграждая путь.

— Ну что, голубка? — с горечью спросил Василий, глядя нажену, в ужасе спрятавшую лицо на его плече. — Видишь теперь? Предатель — онпредатель и есть. Ты позволишь мне хотя бы дорого продать ему наши жизни, илимы должны покорно подставить шеи его кинжалу?

— Я не хочу вашей смерти! — выкрикнул Нараян. — Но я не могуотпустить богиню!

— Богиню? — через мгновение тяжелого молчания тихо промолвилВасилий. — Говоришь, богиню?.. Эх, ты! Я всегда думал, что ты подобен светломуАрджуне, у которого сила и мужество сочетаются с благородством и великодушием.Но ты лжив, как этот ваш Змей Горыныч — Вритра. Будь правдив хотя бы сейчас,перед лицом смерти, которая мечется сейчас между нами двумя, не в силахвыбрать, которого схватить первым. Будь честен, сознайся: богиню держал ты вобъятиях, когда я ворвался сюда? Богиню целовал ты, богине шептал о любви?

Богине или женщине, которую ты хочешь, — а потому готов навсе, чтобы завладеть ею… готов был даже предать свою древнюю веру?

Говорят, что вихрь не может сокрушить каменную гору, однакослова Василия оказались тем самым вихрем, который сделал это!

Нараян покачнулся, медленно поднял руку — и закрыл лицосвое, как бы не в силах снести стыда.

— За что грех величайший несу? — шепнул он чуть слышно — ивыкрикнул в отчаянии:

— Нет счастья мне, сыну Кали-Юги!

В следующее мгновение он опустил руку, и Василий с Варенькойвновь увидели привычную маску непоколебимого покоя на его лице.

— Я выведу вас отсюда, — равнодушно сказал Нараян.

— Да мы и сами путь найдем, только под ногами не путайся! —огрызнулся Василий.

— Без меня вас убьют: дети Луны готовы лучше умереть, толькобы не потерять богиню. Но вы будете свободны. Только пообещай мне, что тыотзовешь своих людей, что они перестанут убивать!

Василий медлил, вприщур меряя Нараяна взглядом.

Варенька жарко обвила руками его шею, трепетно вздохнула,словно готовая взмолиться.

— А не врешь? — не сдержался, метнул отравленную презрениемстрелу Василий. — Небось опять какую-нибудь гадость придумаешь.

Ладонь Нараяна взлетела к груди, словно зажимая кровавуюрану. Его даже шатнуло, но голос звучал невозмутимо:

— Да сохранюсь от стыда!

— Ишь ты, стыда все же убоялся! — буркнул Василий. — Так ибыть: доберемся до лодок, и я дам знак к отступлению.

— Тогда следуйте за мной, — склонил голову Нараян и, резкоповернувшись, ринулся по опустевшим залам дворца.

Почему-то Василий думал, что «проклятый колдун» проведет ихсквозь стены, как померещилось ему во дворце магараджи, однако в том, верно, небыло нужды: ни единой живой души не встретили они в Лунном дворце, ну а наподступах к нему, хотя там и сям бхилли дрались с осажденными, ни один человекдаже не взглянул в их сторону.