— Никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью,но отсутствием ненависти прекращается, она, — изрек Нараян, и самый звук егоразмеренного голоса вызвал у Вари такое сильнейшее раздражение, что у нее дажечелюсти свело, будто от оскомины. У нее уже с души воротило от этих философскихоткровений, которые Нараян день за днем обрушивал на ее голову, стремясьвнушить ей фаталистическое смирение… нет, блаженное ожидание смерти. Да, была вее жизни мину та, и даже не одна, когда она желала умереть и готова былашагнуть навстречу смерти — но это был ее выбор, ее собственный! По указке жеНараяна — непонятно ради чего — она не хотела умирать, а потому его премудростипредставали перед ней в облике занудных назиданий, истины превращались втусклые банальности, от которых липким потом покрывалось все тело, а к горлуподкатывала тошнота. Право слово, она была уверена, что ее тошнит именно отэтих омерзительных нравоучений, а вовсе не потому, что на исходе второй месяцее беременности.

Это плоть от плоти ее протестовала против роковойнеобходимости смерти, против неизбежности вековечной разлуки с той, котораяпородит ее на свет.

О господи, Варя увидит свое дитя только раз… а дочка неувидит ее никогда! И не услышит ни слова правды о своей матери, не узнает, чьякровь наделила ее волосами цвета бледного северного золота и глазами серыми,как пасмурное, туманное небо России.

Ослепительная клокочущая синева, слепящее солнце и огромнаязолотая луна станут ей родными. Она будет знать все о подвигах Индры ихитростях Шивы, о лукавстве прекрасной Лакшми и злодействах дракона Вритры, иничто не дрогнет в ее душе при словах: Жарптица, Иван-царевич, ЕленаПрекрасная, Змей Горыныч… И если когда-нибудь во сне увидит она бескрайнееполе, золотое от спелой ржи, и крутояр над сизой водой, и диковинноебелоствольное дерево с длинными, словно девичьи косы, зелеными ветвями, то неузнает имени неведомой страны, а будет уверена, что привиделась ей сказочная,волшебная Арьяварта, которая существует только в безумных мечтаниях детей Луны,— а ведь она есть, она существует, живет, и дышит, и простирается за горами заморями, и ждет, и зовет к себе дочерей своих, чтобы приголубить, и утешить, испеть колыбельную песню метелей…

О господи, никогда! Больше никогда не будет этого ни у самойВари, ни у Катюшки. И слезы, которые. Варя думала, давно уже были выплаканы,вновь полились из ее глаз при мысли о том, что девочка даже имени своего,данного ей мамой, знать не будет… ни своего русского имени, ни имени матери, ниимени отца, которого уже давно нет на свете.

Эта сказочная Индия, эта страна чудес, о которой некогда такмечтала Варенька, оказалась насквозь лживой. Здесь лживы даже клятвы, даваемыепред священным алтарем. Вот ведь пророчила Кангалимма, что суждено им сВасилием умереть в один день, однако прах его давно уже развеяли над землею иводою, а жена его все еще жива — если только можно назвать жизнью этооднообразное чередование ненависти, тоски и горя, чьи раскаленные струи сжимаютее душу, испепеляют сердце и терзают разум.

Она ощущала свое одиночество как неизлечимую боль,чувствовала себя подобной дереву без ветвей, топором отрубленных. Почему, опочему рядом с великой любовью всегда простирается черная тень неизбежнойразлуки?! Неужели до смерти жить Варе лишь ожиданием мести, надеждой, что зловозвратится к свершившему его, как тончайшая пыль, брошенная против ветра?

Неужели дитя во чреве матери будет вскормлено ненавистью ивспоено неутихающей мстительностью?

Она отвернулась от Нараяна и с тоской уставилась в стену,отягощенную самоцветной мозаикой. Эти искрящиеся драгоценными каменьями покоинапоминали ей склеп, роскошную гробницу королевы… богини! Ах да, она и забыла!Пока не родится ее дочь, именно она, Варенька, Чандра, здесь богиня: лишеннаявласти, приговоренная к смерти… к вечным слезам. И к ревности, которая сталаеще одной непрекращающейся пыткой.

— Ты прав, — вызывающе сказала она, обернувшись к Нараяну,который не сводил с нее глаз и, как всегда, когда Варенька взглядывала на неговнезапно, не успел затаить выражения тоски и боли, вдруг поднявшихся со дна еготемной, непостижимой души. — Ты прав, я рада, что эти злодеи наказаны.Наверное, среди них были и женщины?

— Конечно, у Кали много жриц-женщин, — ответил Нараян,однако это был не тот ответ, которого ожидала Варенька, а потому она спросиланапрямик:

— Среди них была Тамилла?

Нараян изумился — и даже не позаботился скрыть этого, хотяобычно он старался не допускать, чтобы его лицо искажали такие низменные, такиечеловеческие чувства:

— Тамилла?! Ты знаешь о Тамилле? Откуда же? А, понимаю.Наверное, тебе рассказывал Васишта?

Варенька только стиснула кулаки — так, что ногти вонзились владони, от души надеясь, что за время своего заточения хоть немного научилась уНараяна сохранять непроницаемый вид. Интересно знать, нарочно илибессознательно нанес он ей этот удар? О чем же Василий мог ей рассказать? Оперилах балкона, с которых чуть не слетела Тамилла?.. Что, у них в Индии мужьясообщают женам обо всех забавах, которым предаются с любовницами? Она резкомотнула головой, отгоняя мерзкое видение, и буркнула:

— Никто мне ничего не рассказывал. Тамилла была заточенавместе со мной, нас разделяла только решетка — там, во дворце магараджи.

Нараян даже головой покачал:

— О Индра, дай знак, что я не ослышался! Тамилла — в темницемагараджи?! Быть того не может!

— Ты хочешь сказать, что я лгу? — усмехнулась Варенька. —Значит, не все в мире открыто тебе, всевидящий Нараян. Тамилла была в темнице,закованная так, будто она отъявленный убийца, каторжанка, будто она — огромный,богатырского сложения мужчина, а не обычная, слабая женщина… вдобавокбеременная.

Нараян растерянно хлопнул ресницами, а потом вдруг…рассмеялся. Бог ты мой! Он умел смеяться, даже хохотать во весь голос, и этоневероятное явление заставило Вареньку почему-то насторожиться.

— Вижу, ты успела с Тамиллой поговорить, — наконец смогвымолвить Нараян. — И она нарассказала тебе каких-нибудь жалобных сказок осебе. О жестоком магарадже, который ее избивает и принуждает отдаваться своимгостям, да? О странных обрядах служения Кали, в которых Тамилла участвовала противсвоей воли?