— Не понимаю. Он же так хотел найти Герхарта Пойкерта. Что произошло на Шлоссберге?

— Что? Ты же знаешь. Он нашел своего Герхарта Пойкерта, разве нет?

При виде ее непонимающего выражения лица Ланкау улыбнулся и развел руками:

— Да ничего особенного — просто днем мой старший сын выгравировал на латунной табличке надпись: «В память о жертвах бомбардировки во Фрайбурге-им-Брайсгау, 15 января 1945 года». Он ее повесил на небольшой столбик, который вбил в землю у колоннады.

Ланкау улыбнулся:

— Рудольф у меня мастер на все руки!

— И что потом?

— Да, а когда он ее убирал через пару часов, перед ней лежал маленький букет. До чего трогательно, а? — сказал Ланкау, широко улыбаясь.

Стоящие перед ним женщины смотрели ему в глаза. По его опыту двум людям редко удается вместе притвориться так ловко, чтобы обмануть, а уж тем более двум женщинам. Если бы Арно фон дер Лейен затаился где-то снаружи и ждал подходящего момента, он бы это понял по лицам двух женщин. Взгляд у них был бы более настороженный, мечущийся. Мечущий и напряженный. Ланкау был уверен: они одни, однако он ни капли не сомневался, что доверять им ни в коем случае нельзя. Лишь почти незаметная улыбка Петры казалась искренней.

Казалось, она испытала облегчение:

— Когда Рудольф забрал эту табличку?

— Петра, а почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому что мы там были в районе шести и ничего такого не видели.

— Значит, Рудольф ее уже снял. Молодец он. А зачем вы туда ходили?

— По этой же самой причине мы здесь. Нам надо знать, что там произошло. Чтобы успокоиться.

— Нам?

— Ах да, я имею в виду мне. Мне надо это знать, чтобы успокоиться.

По мнению Ланкау, Петра поторопилась себя поправить.

— Но ведь такие вещи всегда влияют на окружающих. Лора у меня в гостях, — продолжила Петра. — Она у меня живет.

— Позволь спросить, а много эта Лора знает?

— Ничего, Хорст. Абсолютно ничего, можешь не волноваться. Она не очень хорошо понимает, что происходит.

Петра так непринужденно улыбалась, что в этот момент Ланкау готов был ей поверить.

— А почему ты не позвонила Штиху или Крёнеру?

Ланкау подошел к ней поближе. Он отметил, что шея у нее необычайно тонкая. Артерии очень близко.

— Они бы тебе рассказали, что на Шлоссберге было.

— Я звонила. Я же сказала, дома я никого из вас не застала. Я звонила Штиху, но застала только Андреа, а она ничего не сказала. Ты ведь знаешь Андреа.

Она окинула взглядом стены и трофеи. Ланкау позаботился о том, чтобы ничего необычного видно не было, — только у камина лежала неровная куча деревяшек. Если бы Петра задумалась, она бы поняла: в центре комнаты не хватает трона Ланкау. Но вообще разломанный стул не занимал много места.

— А где Штих и Крёнер? — наконец спросила она. — Не знаешь?

— Нет.

Петра развела руками, перевела взгляд на высокую женщину, а затем снова на Ланкау и вяло улыбнулась:

— Ну хоть какое-то облегчение. Спасибо. Об Арно фон дер Лейене я больше думать не буду. Вызовешь нам такси, Хорст? Свою машину мы отпустили.

— Конечно.

Широколицый встал и тихо охнул. Как бы то ни было дальше, появилась неизвестная величина. Несомненно, этой глухой женщины кто-нибудь хватится, если он обеих уберет. У нее ведь наверняка есть близкие. Придется сдержаться. Хотя шанс представился великолепный. Если потребуется, Герхарт Пойкерт и Петра Вагнер исчезнуть всегда успеют. Маленькая трагическая история, достойное завершение безнадежных отношений, Ромео и Джульетта сурового настоящего. Еще есть время написать конец истории. Но в этой главе глухой женщине места нет. Придется их отпустить.

— Кстати, Хорст, где твоя машина? Как ты сюда приехал?

Говорила Петра без обиняков. Редкий случай. Какой простой вопрос. Ланкау осталось лишь улыбнуться и ответить: «Как и вы, дорогая Петра». На мгновение растерявшись, он вдруг почувствовал, что его видно насквозь, и помедлил с ответом. Недоверчиво посмотрев на хрупкую женщину, он положил трубку.

— Много ты вопросов задаешь.

Несколько секунд они не сводили друг с друга глаз, а затем она улыбнулась и смущенно пожала плечами.

— Наверное, теперь твоя очередь мне отвечать, — продолжил он.

Высокая женщина, стоявшая за спиной Петры, под его тяжелым взглядом чуть попятилась.

— Зачем ты говоришь, что раньше об этой женщине рассказывала? Что-то тут не сходится.

Он резко шагнул к Петре — выражение лица у нее тут же переменилось.

— А она вообще глухая? Я точно слышал, как ты на нее зашикала, перед тем как вы вошли.

Ланкау подошел к ней вплотную и оттолкнул — она оказалась легкой как перышко. Стоявшая за ее спиной стройная женщина закрыла руками лицо, на локте болталась сумочка. Но толку от этого не было никакого. Одна пощечина — и она рухнула навзничь, не произнеся ни слова.

Она бы и не смогла: челюсть выбита, да и сознание она потеряла.

— Зачем ты сюда пришла?

Не успела Петра добежать до двери, как на ее запястье сомкнулись пальцы Ланкау.

— Ты что творишь, Хорст? Что с тобой такое? — Она дернула руку. — Отпусти меня и успокойся!

Отпустив Петру, он подтолкнул ее к лежащей на полу женщине, но не грубо.

— Кто это? — спросил он.

— Лора. Мы зовем ее Лора, но вообще она Лорин.

— Возьми ее сумочку и передай мне.

Вздохнув, Петра сняла с вялой руки ремешок сумки. Ланкау заметил, что она была тяжелее, чем было видно по той хрупкой женщине. Прежде чем сумка опустела, на сервировочном столике у двери не осталось места. Ланкау без колебаний запустил туда руку и выхватил красно-коричневый кошелек — судя по размеру, целая сокровищница.

Кошелек оказался набит кредитными карточками. Ланкау порылся в них. Все верно, женщину звали Лорин. Лорин Андервуд Скотт. Ланкау очень долго разглядывал адрес и имя. Они ему ничего не говорили.

— Твоя подруга — англичанка. — Ланкау помахал кредитными карточками.

— Нет, она из Фрайбурга. А по крови — англичанка, ну и замужем за англичанином.

— Даже странно, сколько за один день англичан повылезало. Тебе не кажется?

— Я же говорю, она не англичанка!

Ланкау перевернул кошелек. Среди чеков он обнаружил фотографию, размером с паспортную. Петра задержала дыхание.

— Очевидно, у нее дочь есть, — сказал он. — Как ее зовут? Ты ведь знаешь?

— Ее зовут Энн.

Перевернув фотографию, Ланкау заворчал и пошел под люстру в прихожую — рассмотреть фотографию более внимательно.