– Разбился насмерть? – посерьезнел я.

– Да, мгновенно.

– Что ж, теперь он недосягаем для упреков. Да и к чему они. В таком случае, если я тебя как-то оскорбил… – Я сделал многозначительную паузу.

– То почему бы мне и от тебя не избавиться? Нет-нет, Кэрролл. Я не держу на тебя зла. Но тем не менее…

– Что?

– Я тобой воспользуюсь.

Мое воображение радостно запрыгало впереди меня. Я вдохновенно улыбнулся, все-таки не совсем поверив услышанному.

– И это после всего, что ты тут про меня наговорила? Ты шутишь.

– Ничуть. – И она так посмотрела на меня, что мое будущее померкло. – Если ты хочешь сохранить тут свое тепленькое, пушистое, бесполезное местечко на дармовщинку, вцепившись в него всеми своими зубами, тебе придется принять мои условия.

О чем это она? Ясно, она ненавидела меня и собиралась отомстить. Но что еще, помимо этого? Она продолжала:

– Мне надоел Ливенфорд не меньше, чем тебе когда-то, Кэрролл. Единственное, что мне было предложено в качестве работы, – это поддерживать порядок в доме старого доктора Энниса, после того как в прошлом месяце умерла его жена. Готовить еду, чистить, убирать в приемной врача. И Эннис до сих пор не расстается с бутылкой, теперь он почти не бывает трезвым. Нет-нет, я не хочу возвращаться в эту погрязшую в сплетнях, вонючую дыру, ни за что. Мне здесь нравится, очень нравится, это рай после того, что я пережила. Хозяйка приняла меня, она едва справляется по хозяйству, я ей нужна. Короче, я вижу шанс переделать свою жизнь, о чем даже не мечтала. И ты мне поможешь.

Я был поражен услышанным. Неужели после всех этих прошедших лет она решила повесить мне на шею хомут? Если так, то даже и не надейся!

– Это невозможно. Им тут не нужен женатый врач. Это в условиях договора.

Она смерила меня испепеляющим взглядом:

– Не льстите себе, Ромео. Я лягу скорее с гремучей змеей, чем с тобой. Все, что мне от тебя нужно, так это сотрудничество, которое, вижу, тебе не по душе. Доброе слово в комитет, признание того факта, что я здесь нужна. В противном случае… – она сделала паузу, – ты вылетишь с этой работы.

Я смотрел на нее, широко открыв глаза:

– Ты с ума сошла! Мне тоже здесь нравится, и я не собираюсь никуда уезжать. И ты никогда не выдворишь меня из Мэйбелле.

Она нахмурилась:

– Я подозревала, что в твоем назначении было что-то сомнительное, ты этого места просто не заслуживал. И так оно и оказалось. У Хозяйки есть копии рекомендаций, которые тебе якобы были даны. Я читала их, и они…

– Хватит!

– Да, неприятно такое услышать, правда? Липовые бумажки. Скорее, даже подделки. И как нехорошо, если тебе придется держать ответ перед Главным медицинским советом. – Я слушал ее с растущей в глубине души растерянностью, а она продолжала: – Врачей дисквалифицируют и за меньшее. Надеюсь, это не понадобится. Так как тебе пригодится твой маленький жалкий медицинский диплом, если я отправлю тебя на общую практику в Ливенфорд. Вот где твое предназначение, и вот куда ты отправишься, если не послушаешь меня. Это ты вернешься к старому доктору Эннису. Он как раз лишился помощника и возьмет тебя по моей рекомендации. – Ее губы сложились в улыбку, горькую и ехидную. – Я собираюсь получить море удовольствия, наблюдая, как ты трудишься здесь в поте лица, зная, что над тобой дамоклов меч.

Когда я скатился с холма, ярость, возмущение и чувство опасности превалировали во мне над подозрением, что я просто имею дело с неадекватной личностью. Естественно, я оставил ее там, не сказав ни единого слова. Я уже знал, что спорить с женщиной себе дороже, тем более с той, что была столь откровенна, рассказывая мне о муках своего замужества. Неужели она действительно считала, что меня можно вытряхнуть из этого прекрасного, ну а если вы предпочитаете ее слово, «пушистого» местечка, лучше которого в моей жизни ничего и не было? Я утвердился в Мэйбелле, теперь я свободно говорил по-немецки – не нужно было прибегать ни к каким трюкам, – и дважды, когда комитет посещал лечебницу, его члены выразили полное удовлетворение своим выбором. Если бы достоверность рекомендаций оказалась под вопросом, я мог бы сказать, что потерял оригиналы. И разве я не подстраховался на тот случай, когда мне грозило бы разоблачение? Отважная Катерина об этом не подумала. У меня было все в порядке. Мой мальчик Кэрролл, тебе не нужно волноваться. И все же я волновался. Где-то на заднем плане оставалось ощущение чего-то невысказанного, неясного, подспудного в этом, так сказать, сотворенном мною Meisterstück[192]. К черту немецкий, я имел в виду coup de grâce[193]. Нет, это была чепуха, да, дерьмо на любом языке. Отправить меня в Ливенфорд. В эту поганую дыру в грязи Клайдсайда. Снова вернуться на должность помощника врача общей практики, с бесконечными ночными вызовами и больничной рутиной, со старым пьяницей в качестве начальника, который был более или менее под градусом половину рабочего времени. Она права – это был бы ад. Нет, ни за что и никогда. Мало, что ли, ты уже потерял крови, Кэрролл? Я буду сражаться до последнего патрона.

Подойдя к лечебнице, я вдруг услышал, как кто-то меня зовет, и этот сразу узнанный голос мог принадлежать только Хозяйке. Взлетев на балкон с тыльной стороны дома, как встрепанная курица на насест, она махала мне полотенцем. Вместо того чтобы ускорить, я замедлил шаги, чтобы ей хватило времени спуститься на террасу навстречу мне.

– Где вы быть, Herr доктор? – У нее чуть ли не пена шла изо рта. – Почти eine Stunde[194] я ищу вас.

Я бросил на нее сердитый взгляд, чего раньше себе не позволял:

– Где, черт возьми, по-вашему, я мог быть? Разве я не имею права на небольшой перерыв? Делал физические упражнения.

Я с удовлетворением отметил, что она ошеломлена. Тон ее изменился, хотя в нем еще звучали нотки недовольства:

– Ваш пациент не очень хороший. Большой слабость. Весь его хороший Mittagessen вырвать обратно.

– Как! Опять?

– Очень много.

– Вы перестали давать ему рыбий жир?

Она смутилась и покраснела:

– Но это хорош для него…

– Черт возьми, я же вам говорил, чтобы перестали давать.

Она покорно молчала.

– Хорошо, – коротко сказал я. – Я посмотрю его.

– Jetzt?[195] Немедленно?

– Когда умоюсь. Ему не станет хуже, если его уже вырвало.