И в Вене, несмотря на отсутствие революционной угрозы, велась внутриполитическая борьба, которая имела важные международные последствия: борьба между поборниками и противниками иностранной интервенции. В начале октября 1830 г., когда Соломон вернулся в Вену, ему было поручено «убедить князя Меттерниха в том, как важно сейчас поддерживать мир», поскольку «вопрос мира или войны всецело зависит» от него. То было небольшое преувеличение, так как Австрия имела ограниченное влияние на «бельгийский вопрос». Зато Россия, а также, возможно, Пруссия, скорее всего, пошли бы в наступление, если бы Вена подала им пример, — таким было последствие Карлсбадского соглашения от августа 1830 г., в котором еще раз подтвердили контрреволюционные намерения Священного союза. Что касается Италии, Меттерних выражался недвусмысленно. В ноябре 1830 г. он сказал Соломону, что готов «послать войска… чтобы утихомирить страну», и, как мы видели, он так и поступил по отношению как к Модене, так и к Болонье. До апреля 1831 г. Соломон почти ничего не мог предпринимать, кроме пересылки сведений о намерениях Австрии в Париж (сама по себе важная услуга, так как его письма к Джеймсу прибывали на целых три дня раньше, чем официальные депеши Аппоньи). Однако, когда Россия попросила помочь ей в Польше, Соломону удалось проявить настоящее влияние; он предупредил соперника Меттерниха князя Коловрата, который «с необычайной решительностью» высказался против оказания такой помощи. Уже в июле он с уверенностью сообщал братьям: «Строго между нами, Австрия не вступит в войну, не хочет войны и делает все возможное, чтобы избежать войны… Я убежден, что, даже если бы Англия и Франция объявили войну… России, для Австрии не было бы никакой разницы, мы бы сохранили… нейтралитет»[99].

Даже в те периоды, когда Соломон уезжал из Вены, он продолжал убеждать Меттерниха не участвовать в войне. В марте 1832 г. он писал Меттерниху из Парижа длинные и экспансивные письма, в которых умолял канцлера не принимать слишком близко к сердцу решение Перье послать войска в Анкону. В ноябре, когда французские войска высадились в Антверпене, Кюбек жаловался, что «князь Меттерних — настоящий маятник, он раскачивается туда-сюда между Татищевым [послом России в Вене] и войной, а также между Соломоном Ротшильдом и миром».

И все же трудно оценить, чего бы добились братья, постоянно лоббируя мирную политику, если бы мир не был напрямую связан с их финансовой властью. В соответствии с предположением, которое выдвигалось выше, у Ротшильдов имелось два потенциальных рычага влияния: не только роль неофициального канала дипломатической переписки, но и настоящее финансовое давление. Они могли отказать в ссуде режиму, склонному развязать войну, и, наоборот, они могли оказать финансовую поддержку тому режиму, который склонялся к миру. Здесь еще раз необходимо подчеркнуть, что власть Ротшильдов имела свои пределы, особенно в тех странах (Великобритания и Пруссия), которые не наращивали существенно военные расходы во время кризиса 1830–1833 гг. Их власть имела пределы даже там (Франция, Россия и Австрия), где расходы в самом деле вызвали потребность в новых займах.

Больше всего финансовое влияние Ротшильдов было ограничено в тех столицах, где не проживал ни один из партнеров. В Берлине начало революции в 1830 г. застало братьев в разгаре деликатной операции по реструктуризации, призванной сократить ставку с 5 до 4 % по более раннему прусскому займу в фунтах стерлингов. С самого начала операция не сулила больших прибылей. После очень тяжелых переговоров, которые вели Соломон, Ансельм и «старый друг» Ротшильдов Кристиан Ротер, в феврале 1830 г. было решено, что Ротшильды выпустят новый четырехпроцентный заем в фунтах стерлингов по курсу 98. На доходы от займа планировалось выкупить прежние пятипроцентные облигации. Общий объем займа составлял 3,8 млн ф. ст. Вдобавок выдвигалось предположение о сходной операции по облигациям 1822 г. выпуска. Однако к июлю, когда во Франции разразилась революция, нераспроданной оставалась примерно половина новых четырехпроцентных облигаций. Поскольку по всей Европе на финансовых рынках наблюдался резкий спад экономической активности, от этих облигаций можно было избавиться лишь ценой большой скидки. В феврале новые облигации шли по 79,5; при возобновлении продаж они, несомненно, еще больше упали бы в цене. Однако братья по условиям контракта были обязаны по-прежнему выплачивать Пруссии наличные на основании гарантийной цены в 98. Могли ли Ротшильды перенести потери — которые, по оценкам Ротера, превосходили 367 тысяч ф. ст., — чтобы выполнить условия контракта? Возможно; но нетрудно понять, почему, потеряв так много на более раннем французском четырехпроцентном займе, они были решительно настроены избежать еще одного дорогостоящего фиаско.

В нужное время Ансельма послали назад в Берлин для продолжительной и исключительно трудной схватки. Переговоры усугублялись махинациями различных чиновников и министров, с которыми ему предстояло иметь дело; их объединяло лишь неприятие полной отмены соглашения о реструктуризации. Наконец, после того, как на помощь к Ансельму прислали Карла, оказалось возможным достичь компромисса. В действительности, выплатив компенсацию в размере примерно 140 тысяч ф. ст. (которая на практике, после различных вычетов, сократилась примерно до 50 тысяч ф. ст.), Ротшильды добились отсрочки операции до тех пор, пока финансовые условия в Европе не стабилизируются.

С точки зрения Ротшильдов, они довольно успешно минимизировали ущерб; однако почему на такой шаг пошли прусские власти? Аргументы Ротера, которые он изложил королю Пруссии, Фридриху-Вильгельму III, были основаны на своекорыстии. «Если бы фирма Натана Майера фон Ротшильда вынуждена была строго соблюдать даты, указанные в контракте, — указал Ротер, — несмотря на неблагоприятные условия, которые имеют место сейчас, она бы непременно предприняла продажу новых четырехпроцентных облигаций по любой цене на всех рынках и тем самым нанесла бы тяжкий удар нашему государственному кредиту. Опыт научил нас, что финансовые операции, в которых фирма фон Ротшильда выступает не посредником, но противником, склонны оканчиваться неудачей…» Иными словами, слабость Ротшильдов могла иметь негативные последствия также и для Пруссии, несмотря на кратковременные преимущества, если бы Пруссия настояла на выполнении всех условий контракта: