С первого взгляда такое письмо в самом деле выглядит проявлением финансового давления с целью ограничить Меттерниху поле для агрессивного маневра. Но важно сознавать, что оно было написано в период, когда международная напряженность была довольно низкой. К тому времени Австрия уже ратифицировала соглашение о независимости Бельгии («24 статьи»); разрешился спор из-за Анконы. При ближайшем рассмотрении письмо больше напоминает чисто финансовый довод, призванный избежать резкого падения цен на австрийские облигации, которое стало бы пагубным для баланса Венского дома. Соломон вовсе не был против займа как такового; по чисто техническим причинам он заявлял, что «если очень нужно получить деньги, гораздо лучше выпустить казначейские векселя и получить двенадцать миллионов серебра для банка… процедура, которая почти ничего не будет стоить правительству, но снабдит его деньгами на срок от шести до восьми месяцев…». Год спустя он и еще три венских банка с радостью приняли участие еще в одной эмиссии «металликов» на 40 млн флоринов, а в 1834 г. — в лотерейном займе на сумму в 25 млн гульденов. Если мир и налагал свои оковы, то они не были слишком тугими.

На самом деле Ротшильды получали возможность подкрепить свои дипломатические шаги не столько отказывая каким-либо государствам в деньгах, сколько предоставляя их им. Классической иллюстрацией данного положения служит способ, каким они отвечали на просьбы о кредите из тех мест, где вспыхивала революция.

Начиная с 1827 г. Ротшильды вели дела с банком «Сосьете женераль» (Societe Generale) со штаб-квартирой в Бельгии. Через несколько дней после начала революции в Бельгии Джеймс возобновил контакты с «Сосьете женераль» и за несколько месяцев авансом выделил им свыше миллиона франков, чтобы помочь партнерам пережить бурю революции. В то же время они с Натаном обсуждали возможность предоставить заем Голландии, предположительно в виде «пряника», чтобы скорее убедить короля Голландии признать отделение Бельгии. В подобном займе Соломон усматривал способ помочь «сдерживать наших поджигателей войны». Натан имел в своем распоряжении не только «пряник», но и «кнут»: в августе 1831 г., когда голландцы вторглись в Бельгию, он сразу же предложил продать оружие правительству в Брюсселе. Только после того, как голландцы отступили и готовы были смириться с потерей Бельгии, Натан и Джеймс возобновили переговоры о предоставлении королю Нидерландов шестипроцентного займа, «ибо, если у него есть деньги, он не станет думать о военных действиях» — не говоря уже о том, что «голландское правительство может принести нам много денег».

В случае с Бельгией, хотя Джеймс был убежден, что «там можно нажить состояние», братья выжидали до тех пор, пока Леопольд не подпишет «24 статьи». В конце 1831 г., вместе с бельгийским банкиром Оси, они разместили заем на сумму в 2,75 млн ф. ст. — в пять раз больше, чем заем, выделенный Голландии в предыдущем году. Такой шаг можно считать чем-то вроде азартной игры, учитывая, что тогда никто не мог быть до конца уверен в том, что разногласия разрешатся дипломатическим путем. Любопытно, что на британской карикатуре того времени, названной «Протокольное общество в волнении», изображены представители великих держав, собравшиеся на Даунинг-стрит. Стоящий слева Натан жалуется: «Фаши прокотолы песполесны; майн Готт, коспота, если фы все не разъясните, я больше не дам вам денег — на что мне фаши опликации?» (см. ил. 9.1). На гравюре работы J. W. W. того же периода Натан ощипывает бельгийского гуся, приговаривая: «Будьте прокляты фы и фаши бельгийские опликации!.. клянусь, они не стоят столько же, сколько испанские опликации» (см. ил. 9.2).

9.1. S. W. Fores. Протокольное общество в волнении, или Участники переговоров в тупике. Сценка на Даунинг-стрит (1831)

9.2. J. W. W. Ощипывание гуся, или Как друзья и союзники поддерживают Бельгию (1831)

Что касается Ансельма, он боялся, что «дело окончится плохо, поскольку я считаю, что Бельгия еще много лет не сможет приносить дивиденды». С другой стороны, продолжал он, «нужно получить какую-то прибыль… Мы должны принимать положение как должное и наживаться на безумии мира». Учитывая, что в тот период, когда облигации продавались инвесторам, голландцы не возобновляли военных действий, Ротшильдам как андеррайтерам это было выгодно. На тот же случай, если бы голландцы снова вторглись в Бельгию, «существовало условие, по которому, в случае войны, нам больше ничего не нужно принимать». Как сообщал Джеймс, брокеры и банкиры «расхватывали [облигации] как горячие пирожки» еще до того, как заем был выпущен, хотя к тому времени, как прошла эмиссия, вести о беспорядках в Риме и отсрочках в ратификации соглашения о независимости Бельгии несколько ослабили спрос, что вынудило Джеймса поддержать рынок с помощью выкупа облигаций.

Весной 1832 г., когда Голландия находилась в дипломатической изоляции, братья подготовились к дальнейшим шагам. После дипломатического урегулирования Бельгия осталась должна Голландии, так как до 1830 г. часть объединенного голландского долга была ассигнована новому правительству в Брюсселе. Братья усмотрели в такой ситуации удачную перспективу для себя. «Здесь можно делать деньги, — писал Джеймс. — Милый Натан, если ты обещаешь немного Талейрану, он устроит так, что тебя назначат агентом для управления долгом, каким выступал Бэринг между Францией и великими державами [в 1815 г.]». Можно «получить прибыль, если мы встанем между Бельгией и Голландией», — конечно, при условии, что между этими странами больше не будет войны. В августе 1832 г. появились предпосылки для второго займа на сумму в 1,9 млн ф. ст.; треть займа должна была быть выпущена Ротшильдами в Париже — несмотря на предупреждение французского правительства, что «с нашей стороны будет безумием давать деньги бельгийцам именно сейчас и предоставлять им все возможности для развязывания войны». Томас Рейке, денди, который в то время вел дневник, придерживался иной точки зрения: «Бельгийский вопрос так же требует урегулирования, как и год назад, — записал он 12 сентября. — Мандаты конференции бесполезны. Голландия ни на йоту не отклонится от требований. Леопольд и готов уступить, но бельгийцы и слышать ничего не желают. Его казна пуста, а Ротшильды не дадут взаймы, не связав бельгийцев обещанием не воевать. Но стороны наверняка придут к компромиссу, так как интересы биржевиков должны возобладать. Всем европейским государствам нужны деньги, и падения облигаций они боятся больше всех прочих несчастий».

Однако в ноябре следующего года, когда французские войска вошли в Бельгию, чтобы принудить Голландию признать свои условия, настал черед Джеймса перестраховаться, когда бельгийский министр обратился к нему с просьбой о краткосрочном займе в 10 млн франков. «Им… надо помочь, — устало писал Джеймс, — так как в противном случае они просто не будут знать, как поступить, и наделают глупостей… Одним словом, у этих людей… нет денег, и… не хватает ума, чтобы их нажить». Он ворчливо называл Бельгию «паршивой страной». Только когда стало бесспорно ясно — он получил заверения и от Луи-Филиппа, и от Меттерниха, — что Голландия находится в дипломатической изоляции и ей придется молча согласиться с продолжающейся бельгийской оккупацией Люксембурга и Лимбурга, Ротшильды согласились помочь бельгийцам. В сотрудничестве с банком «Сосьете женераль» Парижский дом взял на себя выпуск более половины новых казначейских векселей. Решение предоставить ссуду молодому государству во многом было рискованным шагом, так как Ротшильды не могли знать заранее, чем закончится дипломатическое противостояние. Однако риск окупился, не в последнюю очередь потому, что Бельгия оказалась одним из локомотивов европейской индустриализации.