— Но целую кучу трупов, вот так запросто не вывезешь. — Алексей задумался. — Возы нужны или телеги. А увидят, как объяснишь, где сразу столько покойников раздобыл, чай, не война.

Дознаватели и стража искали украденных мертвецов во всех канавах, но их не было. Никто не видел, чтобы по городу проезжали телеги, груженные телами людей. Если же за это время и проходили какие-нибудь похороны, то покойники были окружены толпами родственников, друзей и сослуживцев. Так что тут не могло быть никакой подмены.

Несмотря на то, что Ушаков строго-настрого приказал своим людям, и особенно страже, молчать о произошедшем, слухи просочились в город. И буквально на следующий день Александр Данилович уже расспрашивал Андрея Ивановича о ходячих по Питеру мертвецах. Сам он продолжал поиск сбежавшей актрисы, которая к прочим своим грехам похитила чужого ребёнка. Приметы Люсии и даже художественные изображения её и Даниэля, штука странная, учитывая официально низкое происхождение и бедность обоих, были предъявлены в Канцелярию, дабы местные художники срисовали портреты и разослали их, куда только можно.

Всё это только добавляло паники, так что буквально в три дня народ приучился поздно не выходить на улицу, да и днём предпочитали передвигаться компаниями по несколько человек, дабы, случись нечистой силе совершить нападение, кто-то мог бы позвать на помощь или прочитать охранную молитву. Смолкло веселье в кабаках, столица замерла в предвкушении нашествия выходцев с того света.

В этой обстановке у медикусов Тайной канцелярии почти не было работы. Разве что наблюдать, чтобы притащенный с улицы очередной распространитель слухов не помер во время допроса. Впрочем, кто всерьёз будет допрашивать заполошную базарную бабу или пьяного в лоскуты сторожа? В результате изнывающий от безделья Антон Кульман обратился к Ушакову с рапортом, в котором просил дать ему две недели отпуска для улаживания своих дел в имении. Адрес имения и подробную схему, как добираться, на случай, если Андрей Иванович пожелает выслать за ним гонца, были приложены к данному документу.

Что же, время пошло спокойное, с исчезновением мертвецов Кульман всё равно оказался не у дел, так что Ушаков отпустил его с чистой совестью.

В начале мая вновь объявился Могильщик, который на этот раз вышел прямо на Толстого и теперь находился во дворце её величества, куда был приглашён и Ушаков. Несмотря на то, что Андрей Иванович жаждал как можно скорее допросить проклятого монаха и его подручных по поводу исчезновения тел студентов, Ушаков пересилил себя и не отправился во дворец сразу же, а продолжил совещание, от которого его отвлекли.

Дело об убийстве студентов давно уже пора было закрывать, ибо вышли все допустимые в таких случаях сроки, а дознаватели топтались на одном и том же месте, не в силах продвинуться ни на шаг вперёд.

— Итак, попытаемся начать с самого начала, — с деланной уверенностью в голосе говорил Ушаков. — Как вам всем известно, в апреле в кабаке «Медвежий пир» произошло массовое отравление, причём, как написал в отчёте медикус Антон Кульман, преступник или преступники использовали несколько видов яда. Какие именно, из-за отсутствия тел установить не удалось. Все погибшие студенты были, мягко говоря, неимущие. Так что корыстного мотива в устранении их нет.

Дознаватели собирали информацию о личной жизни покойных и пострадавших и ничего существенного не обнаружили. Ни тебе ссоры на амурном фронте, ни попытки извести конкурента в университете. Собственно, учились они так, что особой конкуренции ни для кого не составляли, разве что в питейном деле были весьма сильны, но это лишь когда кто-то наливал.

Какие будут соображения по существу дела?

— Меня смущает, что преступник воспользовался разными ядами. — Медикус Иоган Осельман вертел в руках рапорт Кульмана. К чему раздобывать ассортимент отравы, когда можно взять в аптеке обычный крысиный яд да и скормить всем неугодным?

— Действительно, зачем огород городить? — согласился с Осельманом Алёша.

— При этом не забывайте, что ни в еде, ни в оставшихся напитках никакой отравы обнаружено не было, — продолжил Ушаков.

— Не было, потому что съели, — пожал плечами Алёша. — Может, это было блюдо, которое раньше других на стол поставили.

— Но Илья Владимирович утверждает, что студенты пришли к накрытому столу и он запретил подавать им что-либо ещё, — припомнил Толстой.

Пётр Андреевич заехал в крепость прямо из дворца государыни, умудрившись улизнуть в самом начале бала, дабы лично передать Ушакову, что наконец-то был удостоен личного знакомства со знаменитым Могильщиком и даже устроил сегодня для него аудиенцию у Екатерины Алексеевны. Дабы он «жаждал лицезреть» её императорское величество. По словам Петра Андреевича, после внезапного отъезда графа Феникса государыня приказала доставить к ней какого-нибудь другого мага или медиума, дабы продолжить с таким успехом начатый Джузеппе сеанс магнетической связи с покойным государем Петром Алексеевичем. Могильщик поклялся своей честью сегодня же доставить к государыне её Феникса или привезти с собой другого таинственного гостя. А так как Толстой уже знал от Ушакова, что граф Феникс в свободное от визитов к сильным мира сего время прислуживает Могильщику в качестве его доверенного слуги, он смекнул, что и привезти означенного медиума пред светлые очи Екатерины Алексеевны для монаха не составит большого труда. В общем, договорился без ведома Ушакова, а того лишь поставил в известность.

Впрочем, мы отвлеклись от темы.

— Но Илья Владимирович утверждает, что студенты пришли к накрытому столу, и он запретил подавать им что-либо ещё, — сказал Толстой, расправляя букли датского парика, нечаянно стряхивая с него серебристую пудру.

— В таком случае преступник или преступники отравили хлеб, — не отставал Алексей. — Хлеб все едят, он быстрее всего уходит, положим, что отравленные куски находились поверх хлебной корзины, их первыми и забрали.

— Возможно, — кивнул Ушаков.

Все эти рассуждения о том, как могло быть, а как не могло, не продвигали расследование ни на шаг.

— Ты бы, Андрей Иванович, в самом деле, уже начал одеваться, я видел, парадный камзол у тебя в задней комнате приготовлен, парик тоже, — должно быть, прочитал мысли Ушакова Толстой. — Я уезжал, бал уже начинался, явимся к шапочному разбору. — Стянув с головы парик и не обращая внимания на осыпающуюся пудру, Пётр Андреевич, теперь старательно вычёсывал нечто из его завитых кудрей.

— Мне одеться — раз плюнуть, сам сказал, камзол да парик, пудра у меня завсегда в кабинете имеется. — Ушаков действительно был уже почти что одет. Бал интересовал его постольку-поскольку, он обязан был бывать там по долгу службы. Смущал сам факт, что Толстой осмелился за его спиной договариваться о чём-то с Могильщиком, но да не отчитывать же его при подчинённых. В любом случае уже давно нужно было ехать.

— Тёмка, скажи кучеру, что мы выходим. — Ушаков вдруг заметил, что Алексей Трепов пристально смотрит на Толстого. Не то слово — смотрит, парень просто пожирал глазами Петра Андреевича.