1

Милостивый государь Измаил Иванович!

Я заготовил это письмо на случай, если б не застал Вас дома. Соредактор «Библиотеки для чтения»[1540] сказал мне, будто Вы известили его, что отрывок из VI части моих «Воспоминаний» запрещен к напечатанию господином попечителем М. Н. Мусиным-Пушкиным[1541]. Вероятно, г. Старчевский не уразумел дела. Вчера виделся с его превосходительством Михаилом Николаевичем, и он сказал мне, что прочел с удовольствием мой отрывок, но согласился с Вашим мнением, что надобно смягчить вступление и изменить рассказ о Кучаеве[1542], поручив Вам объявить мне об этом. Уважая Ваши познания и характер, я охотно приму все Ваши замечания и исправлю все по желанию Вашему, а потому прошу покорнейше назначить мне день и час свидания. Я явлюсь к Вам тем охотнее, что давно желал лично с Вами познакомиться, но не имел к тому случая.

С истинным уважением и преданностью честь имею быть Вашим покорным слугою Фаддей Булгарин

21 февраля 1849 СПб.

На Невском проспекте за Аничковым мостом, противу канцелярии обер-прокурора правительствующего Синода в доме коммерции советника Меняева, № 93.

2

Милостивый государь Измаил Иванович!

По отметкам Вашим, красным карандашом, я вычеркнул или исправил все, исключая двух, трех мест, которых не умею исправить, а исключение их почитаю убийственным для связи целого и притом не вижу в этом ничего даже сомнительного! Впрочем – воля Ваша! Истребите: подчиняюсь беспрекословно и без апелляции. Но, зная Ваше просвещение, Вашу благонамеренность и благородный характер, обращаю внимание ваше на два следующие обстоятельства:

1. Полагаю, что сатира или охуждение современности могли бы в нынешнее время возбудить толки. Но когда восхваляется нынешнее, а представляется в тени прошлое, показывая успехи России в гражданственности, это совершенно в духе правительства, ибо уничтожает ропот и жалобы, т. е. по крайней мере стремится к уничтожению. В моей благонамеренности никто еще не сомневался – и я действую совершенно в духе правительства.

2. Исторические факты уничтожать совершенно невозможно, особенно если они в духе правительства. Польша сама виновата в падении своем[1543], и это надобно беспрерывно доказывать, особенно теперь, когда Европа обвиняет в этом Россию и когда в России многие так думают.

Впрочем, предоставляю все Вашему просвещенному вниманию и честь имею быть с истинным уважением и преданностью Вашим покорным слугою Фаддей Булгарин

22 февраля 1849 СПбург.

3

Милостивый государь Измаил Иванович!

Если б отец мой или сын были ценсорами, то я бы никогда не предпринял совращать их от исполнения их обязанностей, по совести и по крайнему их разумению. Однако ж позволил бы себе объясниться о деле. Вполне уважая Вас, как человека и как ученого – прошу у Вас позволения объясниться.

Вычеркнутые Вами места в моих «Воспоминаниях» принудили меня, для комплекта листов 6-й части, которую я должен по условию книгопродавцу Печаткину[1544], – дополнить листами из седьмой части. Извините, но вычеркнуто именно то, за что правительства не гневаются, а жалуют, доказательства, что герцогство Варшавское[1545] было при Наполеоне бедное и несчастное – и прежнее название Царства Польского благоденствовало под русским правительством; вычеркнуты причины падения Польши – подтвержденные польскими писателями – наконец вычеркнут эпизод о злодее Пугачеве (когда в то же время пропущен Соллогубу в драме его бунт и грабеж на сцене и побуждение стрельцов к избиению бояр и похищению имущества[1546]) – когда я доказывал, что Пугачев ничтожный злодей и пьянюга![1547] Вы, почтеннейший Измаил Иванович, человек высокопросвещенный, хорошо знаете, что такое история, а что современная политика – однакож у меня в VI части «Воспоминаний» вычеркнуты все исторические воспоминания, приведенные в русском духе и сообразно современным обстоятельствам. Ужели и в посылаемом отрывке все историческое должно быть вычеркнуто? Ужели воля правительства истребить память о прошедшем, чтоб, как сказал Тацит, «memoriam quoque ipsam cum voce perdidissemus»[1548]? – Этому я не поверю, хотя бы мне объявили об этом при колокольном звоне[1549]! Я знаю разум нашего доброго Царя – действовал во все его царствование и буду действовать до моей смерти в его духе и по его образу мыслей – и убежден твердо, что излагаю мнения, полезные для России и что так на дело смотрит и само правительство. Скажу Вам по сердцу: между нашими ценсорами вы как алмаз в капусте – и почему же именно на меня одного вы взглянули сквозь черное стекло! – Будьте строги, как только быть возможно строгим – но взгляните на мой труд Вашим светлым взором! Впрочем, и совершившаяся беда с моею бедною рукописью – также что бы ни было вперед – не помешает мне любить и высоко уважать Вас – и с сими чувствами остаюсь навсегда Вам покорный слуга Ф. Булгарин

2 августа 1849 Карлово возле Дерпта

4

Почтеннейший, добрейший и благороднейший Измаил Иванович!

Мне весьма прискорбно, что мое евангельице о прильвицких истуканах, о которых мы не одного с Вами мнения, причинило Вам неудовольствие. Но мне показалось, что Вы слишком жестко осудили противников Вашего мнения – и перо увлекло![1550] А книга Ваша все-таки хорошая, и я усердно советовал бы Вам распространиться. Например: слон по-польски słoń – а солнце по-польски słońce. Известно, что слон в Индии животное, посвященное солнцу. А символика? – Предмет богатый и Вам совершенно принадлежащий! Но об этом потолкуем при свидании.

Ваше милое письмо ко мне, из Царского Села, от 13 августа заключается следующим: «Возвращаю окончание 6-й части “Воспоминаний”, что касается до начала, то сделайте одолжение, отнеситесь к г. председателю ценсур[ного] комитета – Михаил Николаевич разрешит, без сомнения, все, что может быть разрешено ценсурой».

Извините, почтеннейший Измаил Иванович, но я не понимаю и не догадываюсь, о каком начале Вы говорите в письме! Если о том, что исключено из представленного к напечатанию в «Библиотеке для чтения» – то я об этом и думать перестал. Что с воза упало – то пропало!

Что же касается до присланного Вами окончания, то я вымарал вовсе то, что говорится о неохоте славян сражаться в чужих рядах, под начальством чужеместных начальников, чтоб не было применения к Австрии[1551]. Что же касается замечания о том, что сами немецкие правительства покровительствовали Тугендбунду[1552] и ввели политику в университет – то это история, приведенная нашим графом Уваровым[1553] и повторенная в нынешних обстоятельствах во всех русских газетах. Правительство наше никогда