замолчать! Я буду просить у Государя Императора комиссии, пред которою предстану как доноситель, потому что Вы пресекаете мои литературные пути, останавливая действия закона – и представлю все выписки из «Отеч[ественных] записок», с письмом ко мне от преосвященников и знатнейших помещиков в губерниях, которые с ужасом спрашивают меня, как может такой журнал издаваться и рекомендоваться в провинциях! Я выписал здесь нечто из старых книжек «Отечественных записок», но Ваша Светлость крайне удивитесь, когда увидите, что во время Вашего превосходительства пропущены вещи гораздо посмелее и почище! Если все власти, все министры, все комиссии в России откажутся представить мою просьбу Государю Императору, я имею случай переслать ее чрез посредничество Его Величества Короля прусского[1518], ибо мои близкие родные состоят в его подданстве[1519]; но если уже пошло на то, чтобы гибнуть, пусть погибну, но не доживу до того унижения, чтоб на меня, как на собаку, ценсура клала намордник! В законе определены меры критики – но не запрещена критика, и Ваша Светлость, позволив Кони напечатать в «Литературной газете», что я беру деньги с сочинителей[1520], когда ценсор Никитенко вымарал это, Ваша Светлость теперь воспрещаете мне находить дурное в «Отечественных записках», когда только и защита у авторов от нападения «Отечественных записок», как в одной «Северной пчеле»!!!???

Боже, где твое правосудие и твои громы!

Из выписок из «Отечественных записок» и смысла целых статей, например о Прометее (за что профессор был выгнан из Берлина, а у нас напечатано с восторгом)[1521], я утверждал, что «Отечественные записки» есть не что иное, как выражение и дух партии, стремящейся медленным, но верным путем к 1789 году[1522] – и если меня приносят теперь в жертву этой партии, по проискам ее агентов, чего ни Вы или г. министр не догадываетесь, то пусть же Россия узнает, кто и как действовал против меня!!! Я болен и не могу лично объясниться с Вашею Светлостью – попрошу всепокорнейше известить или меня, или ценсора – по Высочайшему ли повелению запрещено мне писать против «Отечественных записок», чтоб я знал, жаловаться ли мне или просить проект комиссии.

С истинным высокопочитанием и таковою же преданностью честь имею быть Вашей Светлости покорнейшим слугою

Ф. Булгарин

1 декабря 1843. СПб.[1523]

Письмо П. М. Волконскому

Князь (с 1834 г. светлейший князь) Петр Михайлович Волконский (1776–1852) – начальник Главного штаба (1815–1823), генерал от инфантерии (1817), министр императорского двора и уделов (1826–1852), генерал-фельдмаршал (1850).

Светлейший князь, милостивый государь!

Зная правосудие Вашей Светлости, я убежден, что Вы не осудите человека, не выслушав его оправдания, а потому осмеливаюсь беспокоить Вашу Светлость моим письмом.

С тех пор как издатели «Северной пчелы» получили от графа Александра Христофоровича[1524] изустное приказание посылать, чрез его канцелярию, театральные статьи на предварительное рассмотрение Вашей Светлости[1525] – приказание сие было свято соблюдено, даже во время отлучек Вашей Светлости из столицы, с Августейшею фамилиею[1526].

Статья в № 256 «Северной пчелы» под заглавием: «Журнальная всякая всячина» потому не была послана, что я не почитал ее статьею театральною, ибо в ней не разбирается игра и пенье актеров. Быв свидетелем неудовольствия публики и в том числе первых государственных лиц, во время первого представления «Нормы», я объявил в моей статье, что вовсе не хочу говорить об этом представлении – ибо полагал, что это гораздо лучше журнальных рассказов о шиканьи и обидных возгласах публики. Этим я хотел, как говорится, выгородить артистов – а не обидеть их вторично. Весьма сожалею, что я не умел хорошо выразить моего настроения – и что мое доброе желание принято с дурной стороны!

Переход же мой от оперы к зверинцу сделал я вовсе не в намерении оскорбить артистов, как то доказывает смысл описания зверинца, где нет слова о театре или артистах. Зверинец есть статья серьозная – философическо-политическая, для опровержения разрушительных идей так называемого либералисма[1527] – без всякой связи с предыдущим. Как во всякой всячине – все сбито в кучу – то зверинец после оперы – есть одна случайность, в чем осмеливаюсь уверить Вашу Светлость личным честным словом! Первая же фраза в статье о зверинце – есть, как говорят французы – une transition[1528] – переход от одной материи к другой, и без всякого умысла, – сказав, что мне веселее было в зверинце, я думал о том, как мне неприятно было видеть дурное поведение публики в опере. Явно же упрекать публику я не смел и не смею – ибо журнал – слуга публики!

В течение 25-летнего моего журнального поприща я в первый раз подвергнулся неудовольствию высшего начальства за мою собственную статью – и клянусь – что не имел никакого дурного умысла. Если я дурно выразился – то сознаюсь, что по русской пословице: без вины виноват, и прошу Вашей Светлости быть снисходительным к неуместному промаху одного из старейших русских литераторов и журналистов – и не вменить ошибки – в умышленное преступление![1529]

С истинным высокопочитанием и совершенною преданностью, честь имею пребыть

Вашей Светлости, милостивого государя, покорнейшим слугою

Фаддей Булгарин, издатель «Северной пчелы»

17 ноября 1843

СПбург

Жительство имею: за Аничковым мостом, на Невском проспекте, в доме купца Меняева № 93.

Письмо М. Н. Мусину-Пушкину

Михаил Николаевич Мусин-Пушкин (1795–1862) – попечитель Казанского учебного округа (1827–1845), попечитель Петербургского учебного округа и председатель Петербургского цензурного комитета (1845–1856), сенатор (1849).

Милостивый государь Михаил Николаевич!

Имею честь, по требованию Вашего Превосходительства, препроводить при сем газету «Inland», издающуюся в Дерпте, из коей почерпнуто известие о комитете в Риге и почерпнуто на основании закона, которым позволено перепечатывать всем русским газетам сообщаемые ими известия. Запретительного закона по сие время не было[1530].

При сем прошу покорнейше Ваше Превосходительство принять в уважение, что в «Северной пчеле» не говорится о крестьянах, как сказано в вашей записке, но о вольных хлебопашцах – в чем большая разница! Лифляндские крестьяне уже свободны и управляются своим учреждением, называясь при том вольными поселянами[1531].

Пользуюсь случаем, чтоб засвидетельствовать Вашему Превосходительству чувство высокого моего уважения и искренней душевной привязанности, с коими честь имею быть

Вашего Превосходительства

милостивого государя

покорным слугою

Фаддей Булгарин[1532]

19 ноябрь 1846

СПбург

Письмо в Санкт-Петербургский цензурный комитет

В СПетербургский ценсурный комитет надворного советника Фаддея Булгарина покорнейшая просьба

Критика имеет полное право насмехаться на сочинения автора, почитать и объявлять его произведения