– Понимаешь, тут такое дело, – начал он какую-то непонятную и бессмысленную словесную шелупень, – я, вот тут, того, что-то, тебя, короче, ну, ты понимаешь, в общем, работа, и вообще… my bad!

Из бессвязного набора междометий и сленга я смог разобрать два ключевых слова – «работа» и «извини, пацан» – «my bad».

В соответствии с гангстерскими лингвистическими стандартами выражения «excuse me» или «sorry» в тюрьме не употреблялись.

На самом деле в тот момент мне было абсолютно все равно – что и в какой форме произнесет мой обидчик. Главное – чтобы прозвучало соответствующая моменту интонация, позволяющая сохранить лицо обеим сторонам.

Я молчал, чувствуя, что пауза затягивается. Что ответить коварному инсургенту, я абсолютно не знал, несмотря на предупреждения и миролюбивые инициативы Лука Франсуа.

Ситуация разрешались самым неожиданным для меня образом.

Увидев, что вместо «Раши» Ахмед имел дело с айсбергом, он поднял фартук и полез в засаленный карман. Мощная майклтайсоновская пятерня начала извлекать на свет божий завернутые в целлофан «ножки Буша».

Прижав зажаренную курицу к животу, Ахмед поправил свои белые одежды и активизировался.

– Russia, эта курица – тебе! Слушай, ты же все равно через месяц перейдешь в свою гребаную библиотеку. Мне же сидеть тут до хрена… Понимаешь, Раша, денег с воли я не получаю, кухня – мой единственный доход. Know what I’m talking ‘bout?[356]

В ответ на такое негангстерское признание, дружеское обращение и, самое главное, королевский куриный жест, я моментально растаял.

– Вас в порядке, brother, – дружески ответил я, употребив одно из самых популярных тюремных обращений. – Спасибо, это здорово, друг![357]

Стараниями переговорщиков конфликт был вовремя предотвращен. Мы заговорили на отвлеченные форт-фиксовские темы. Возле нас в безумном хасидском танце кружил улыбающийся и болтающий без остановки рыжий миротворец. Время от времени он останавливался, качал головой и по-тюремному задумчиво, но радостно произносил отнюдь не еврейское восклицание: «shit»[358].

Зэки почти всегда находили выход из самых дерьмовых ситуаций…

…Вот уже почти месяц я трудился в библиотеке федерального исправительного учреждения Форт-Фикс. Говорят, что дважды в одну реку вступить нельзя. В моем случае эта народно-философская мудрость почему-то не срабатывала.

Первая запиcь в трудовой книжке 17-летнего Лёвы Трахтенберга была такой: «Воронежская областная детская библиотека. Принят на должность рабочего. Директор ОДБ Екатерина Шевцова».

Я и в Америке бережно хранил темно-зеленую гербастую реликвию, гордясь своей первой пролетарской специальностью. Проработав в стопроцентно женском коллективе всего четыре месяца, обладатель шила в одном месте умудрился поступить уже на новую службу.

Вторая запись в моей трудовой книжке гласила: «Воронежский государственный театр оперы и балета. Принят на должность администратора». Будущий импресарио-в-законе легко совмещал учебу на факультете романо-германской филологии университета с работой в учреждениях культуры. На бескрайних просторах Союза ССР профессия театрально-концертного администратора традиционно считалась «еврейской».

Моими учителями и коллегами стали видавшие виды наумы израилевичи, михаилы исааковичи и арнольды моисеевичи. Они знали все ходы-выходы и умели провести «левый» концерт незаметно для очередной проверки КРУ, или напечатать афишу за два часа, или достать билет на переполненный самолет и т. д., и т. п…

Приехав в Америку, я с радостью идиота понял, что эта «нездоровая» тенденция распространялась и на шоу-бизнес Западного полушария. Мне не давали покоя лавры Сола Юрока – пионера советской антрепризы в Америке. Поэтому отработав полтора года в нью-йоркской торговле, а потом шесть лет на первом русско-американском радио и телевидении WMNB, я вернулся на круги своя.

В горбачевские времена в духе исторического закона «О кооперации и ИТД» я основал кооператив «Рандеву» и наводнил родной Воронеж гастролерами всех мастей: Хазанов, «Ласковый май», Гердт, Газманов, Гурченко, «ДДТ», «Веселые ребята», Цой, Кинчев, Макаревич… В бушевские времена я проводил гастроли уже международного уровня, организуя концерты и спектакли российских артистов в США.

В тюрьме Форт-Фикс круг замкнулся.

Я попал на нулевую отметку и исходный трудовой плацдарм. Около моей фамилии во всех компьютерных распечатках красовалось новое место работы: «отдел образования, библиотека».

Положив руку на сердце, з/к Трахтенберг гордился своим тюремным трудоустройством. В самых смелых дофорт-фиксовских мечтах мне и не снилась такая удача. Один шанс из тысячи…

Библиотекарь в американской тюрьме… Инженер зэковских душ… Интеллектуальная элита заведения… Сливка общества… Наставник нерабочей молодежи… Кирилл и Мефодий в одном лице… Сеятель разумного, доброго, вечного… Жан Жак Руссо… Анатолий Луначарский… Екатерина Фурцева, наконец.

Десять тюремных библиотекарей с 7 утра до 9 вечера обслуживали 2500 зэков Южной стороны Форта-Фикс. Еще столько же состояли на службе в «юридической библиотеке». Из двадцати человек я был единственным «русским» и единственным иностранцем: «у советских собственная гордость – на буржуев смотрим свысока!»

Меня необычайно согревала мысль, что «Russian» имел минимальную, но все же реальную возможность манипулировать умами американцев.

А казачок-то засланный!..

Мой рабочий день начинался в 7 утра, сразу после раннего завтрака. Через три с половиной часа хрипящие громкоговорители истошно орали голосом дежурного лейтенанта: «Recall! Возвращение по отрядам и жилым корпусам!»

Мы с энтузиазмом выгоняли посетителей, громко передвигали стулья в небольшом читальном зале и слегка прибирались. Наступало время очередной проверки личного состава и обеденного перерыва.

В 12.30 я как штык вновь появлялся на своем псевдоинтеллектуальном рабочем месте. Библиотечные трудовые будни продолжались с новой силой.

В половине четвертого, после объявления очередного «реколла», моя смена заканчивалась, и я со спокойной душой возвращался в отряд на самую главную за весь день проверку личного состава.

На ее основании тюремное ведомство ежедневно обновляло данные о количестве федеральных заключенных США.

Вечером, после пятичасового ужина, и на выходных я мог заслуженно расслабиться.

В мою дневную смену за «источником знаний» и «лучшим подарком» народу приходило в общем-то немного. Активным передвижениям зэков по зоне и, соответственно, активному библиотечному патронажу мешали «10 minutes moves» – «десятиминутные переходы».