– Предлагали, Имруулькайс. Предлагали. Попросить. У Единого.

Кот, прижав уши, отклонился назад:

– А… ты?..

– А я, Имру, сказал то же, что и всегда.

– Полдореа, не говори мне, что…

– Я сказал, что пусть Владыки у меня попросят прощения за смерть ни в чем не повинной невестки и племянников. Я сказал, что желаю знать, как так вышло, что в прекрасном мире, созданном Благим Единым, умирают, растерзанные волками, невинные дети. Я сказал, Имруулькайс, что блаженства, оплаченного кровью этих детей, я не приемлю. И на корабль, отплывающий в Благословенные земли, не взойду. Я возвращаю пропуск на этот корабль. Не бунтую более, нет. Просто пропуск на корабль возвращаю. Вот такой ответ. Нравится?!

– Ты безумен, Полдореа… – завороженно глядя в глаза Тарегу, прошептал джинн.

Нерегиль криво улыбнулся и медленно распрямился.

От ворот послышались крики:

– Сейид! Сейид! Дело до тебя есть, сейид!

Спугивая кур и оскальзываясь на помете, через двор с проклятиями бежал бритый джунгарский разведчик в распоясанном овчинном тулупе.

Тарег так же медленно, как распрямлялся, перевел взгляд ледяных, ненавидящих, вмораживающих в пол глаз на бегущего. Пошевелил кистью левой, сильной руки.

Имруулькайс, в ужасе глядевший на движения нерегиля, сдавленно всхлипнул.

А Тарег вдруг встряхнул головой, и выражение лица его поменялось, словно узор в калейдоскопе. Как будто нерегиль перестал смотреть в холодной тьме на невидимого – и ненавистного – собеседника и наконец увидел перед собой тех, кто сидел на террасе, копошился при лошадях и бежал к нему через двор. Двух насмерть перепуганных котов. Глупо скалящихся джунгар в съехавших малахаях и шлемах с обломанными перьями. И утирающего лоб вислоусого степняка:

– Сейид… эта… Элбег к тебе бежит… Вести у него, сейид, ух, заморился, сильно бежал к тебе, сейид…

– Говори, – коротко бросил Тарег.

– Элбег сильно бежит, лошадь поменяет вон тута рядом, и снова сильно побежит…

– Я сказал говори, а не болтай! – гаркнул нерегиль.

– Элбег нашел господина Меамори с остальными кошаками, тьфу, прощенья прошу, сейид, с остальными… этими… как их… сумеречниками, во! – враз просиял джунгар и оскалил щербатые зубы.

– Держи дирхем и иди напейся, – благосклонно кивнул Тарег.

Сомлевший от счастья степняк подхватил монетку и враскоряку побежал к джунгарам, уже встречавшим его радостным гомоном.

Нерегиль смотрел ему вслед с непроницаемым выражением лица. Имруулькайс боялся вздохнуть или двинуться.

Наконец Тарег усмехнулся и посмотрел на разом сжавшегося кота.

– Вот так, Имру.

Джинн лишь сглотнул и слабо кивнул. С кривой усмешкой нерегиль некоторое время понаблюдал за джунгарами, с радостными возгласами передававшими по кругу бурдюк. А потом сказал:

– Люди… что ж. Люди, Имру, ни в чем не виноваты.

Вздохнул и пошел по ступенькам вниз.

К нему уже топали гремящие панцирями тысячники. Джунгары нюхом чуяли предстоящий поход – и устремившуюся к ним волю Повелителя.

Потихоньку отживая, но все еще поглядывая – мало ли что – в спину удаляющемуся Полдореа, черный кот встал на четвереньки и зябко повел лопатками. Потом сказал:

– Ладно, Хафс, хватит дрожать, все кончилось уже.

Парсидский кот более всего походил на распушенный комок козьей шерсти, забытый в пыльном углу нерадивой хозяйкой. Признаков жизни, во всяком случае, он не подавал.

– Хафс?..

Комок шерсти поднял ушки и развернулся в серого кота:

– Во имя Всевышнего, дядя. Были бы на мне штаны, я, клянусь Хварной, наделал бы в платье… Он всегда такой, этот ваш Тарег?..

– Нет, Хафс, не всегда. Иногда у него случаются приступы ярости, и тогда ему лучше не попадаться под горячую руку.

– Ааааа?..

– Ах, это? Это он еще добрый…

– Во имя Милостивого! Клянусь священным огнем!.. – заужасался серый джинн.

В ответ на это Имруулькайс брякнулся на нагретые доски и блаженно потянулся:

– Ты бы определился с конфессией, племянничек.

– Чего?..

– Реши, чем клясться, толстый дурак. А то как-то неудобно перед пророком Ахура-маздой получается. Да и перед Всевышним тоже неудобно. Вот понадобится тебе помощь, Ахура-мазда подумает, что ты следуешь вере Али, а Всевышний – что ты огнепоклонник. И сгинешь ты, толстый мой родственник, ни за что, и даже медного фельса не дадут за твою враз похудевшую душу…

– Ааааа… гула…

– Ну, положим, гулы здесь есть, но чтоб увидеть их, Хафс, необходимо выйти в более безлюдное место, чем…

– Гула, дядя…

– Да хватит дрожать, трусливое толстое рыло, я же сказал…

– Гула!!! Сюда идет гула!!!

– Как?!

В одно мгновение Имруулькайс оказался на всех четырех лапах и с вытянутым вверх напряженным хвостом.

– Ох ты ж помет Варагн и тысячи аждахаков…

Племянник джинна не стал возмущаться кощунственной божбой и насмешками дяди. С мягким стуком он рухнул на доски террасы и потерял сознание.

Через двор размашистым шагом, улыбаясь клыкастым ртом, метя подолом и звеня монистами, шла гула. Игривым жестом поправив бахромчатый платок на голове, она подбоченилась и крикнула:

– Здравствуй, начальствующий, как бы тебя ни звали! А подай мне на ручку, мой серебряный, я тебе привезла известия о важном деле и длинной дороге Тахира ибн аль-Хусайна!

От нее шарахнулись – врассыпную. В пустом круге остались лишь гула и Тарег.

– Ну здравствуй, Варуна, – ровным голосом сказал нерегиль.

Увидев, кто перед ней, гула упала на колени и уткнулась лицом в землю.

– Разрешаю поднять глаза и смотреть на меня, – негромко проговорил Тарег.

– Я нашла Тахира, о Страж, – задрав кверху звенящую монетами голову, почтительно сказала гула.

– А Элбег ибн Джарир нашел Меамори. Будешь должна ему и его людям.

Смуглая кудрявая женщина в ярком платье вскинула руки в благословляющем жесте и снова поцеловала землю перед Тарегом:

– Да буду я жертвой за тебя, о Страж. Я буду должна человекам из названных.

– Свидетельствую твой долг, о женщина, – благосклонно кивнул нерегиль.

И протянул гуле правую руку. Та еще раз поцеловала перед ним землю, благоговейно облобызала ладонь Тарега и прислонилась к ней лбом.

– Разрешаю подняться и говорить со мной, – спокойно проговорил нерегиль.