Он с содроганием видит, как ее клыки разжимаются и поднимаются. Мгновение он смотрит на них – и думает о своем расположении к ней как к члену команды и спутнице. Она никогда не простит его или себя, но, возможно, все-таки будет жить.

И он подается навстречу ее бессознательным объятиям.

* * *

Позднее Порция приходит в себя на борту «Звездного Гнезда», ощущая себя сытой, увечной и странно чувственной. Она полностью лишилась одной лапы и двух сегментов еще одной, и один из ее вспомогательных глаз исчез. Однако она жива.

Когда ей рассказывают, что именно Фабиан сделал, чтобы обеспечить ее выживание, она долго отказывается этому верить. В итоге лично Посланник помогает ей принять происшедшее.

Порция никогда больше не полетит, однако она будет участвовать в планировании новых полетов – создании более безопасных и изощренных методов выхода на орбиту.

Ибо теперь, когда Посланник нашла нужное терпение и правильную точку зрения, чтобы по-настоящему понять Своих детей, Она может наконец передать им Свое предостережение так, чтобы они смогли его понять. Наконец пауки осознают, что помимо Бога на орбите они во вселенной не одиноки… и что это не благо.

Они набились в конференц-зал. Это было вроде как дежавю, но сейчас казалось благом. Холстен стал обитателем крошечного мирка циклов и повторов, а если события не повторялись, то это говорило об ухудшении.

Часть световых панелей не горела – и это очень ясно сказало ему, что происходит. Все чудеса техники, сделавшие «Гильгамеш» реальностью, все уловки, украденные у богов Старой Империи… И вот они либо просто не могут наладить освещение, либо приоритетных задач слишком много.

Он узнал на удивление много лиц. Тут явно намечалось совещание командования. Тут находилась основная команда – или те, кто от нее остался. Он увидел группу исследователей, горстку техников, нескольких пилотов, безопасников – всех тех, кто поднялись на борт, когда Земля все еще была тем местом, где живут люди.

«За некоторыми важными исключениями». Единственным главой службы (не считая Холстена с его отделом из одного человека) оказалась Вайтес, рассаживающая не успевших прийти в себя недавно разбуженных людей в каком-то одной ей понятном порядке. Ей помогали несколько незнакомых лиц в старых корабельных костюмах: наследие Лейн, как предположил Холстен. Их можно было принять за ту ораву, которую он помнил по прошлому пробуждению, но, видимо, это было уже как минимум следующее поколение. Тем не менее они продержались. Они не превратились в каннибалов, анархистов или обезьян. Даже это хрупкое свидетельство стабильности дарило ему надежду.

– Классицист Мейсон, а вот и ты.

Трудно было сказать, что именно Вайтес чувствует при виде него. На самом деле трудно было сказать, что она вообще чувствует. Она постарела, но красиво – и, кажется, совсем немного. Холстен поймал себя на странном сомнении, а человек ли она вообще. Может, она та самая осознавшая себя машина. Она ведь может скрывать это вечно, поскольку заведует и медицинской службой…

После того как Холстен попал на «Гильгамеш», он много раз сталкивался с чем-то безумным, но такое было бы уже чересчур. Даже в Старой Империи… если только она сама не из Старой Империи, не какой-то анахронизм десятитысячелетней давности – с термоядерным источником энергии, вечный.

Обнаружив, что на мгновение лишился здравого смысла, он поймал руку Вайтес и накрыл ее ладонью, ощутив человеческое тепло, заставляя себя довериться своим чувствам. Глава научного отдела сардонически выгнула бровь.

– Да, это и правда я, – отметила она. – Знаю: удивительно. Ты умеешь стрелять?

– Очень сомневаюсь! – выпалил Холстен. – Я… что?

– Капитан просил меня задавать этот вопрос всем. В твоем случае я уже предугадала ответ.

Холстен похолодел и замер. «Капитан»…

Вайтес наблюдала за ним с суховатой улыбкой и, чуть затянув изумленную паузу, пояснила:

– Лем Карст исполняет обязанности капитана, к твоему сведению.

– Карст? – Холстену это не понравилось почти так же сильно. – Насколько все плохо, если приказы отдает Карст?

Это замечание привлекло к нему взгляды остальных членов основной команды: кто-то нахмурился, а кто-то явно разделил его мнение, в том числе даже один из безопасников. Это был один из тех редких моментов, когда Холстен предпочел бы остаться в меньшинстве.

– Мы подлетаем к системе Керн, – объяснила Вайтес. Повернувшись к пульту, она жестом предложила Холстену смотреть туда. – Говоря прямо, как только мы окажемся на орбите зеленой планеты, дни странствий «Гильгамеша», скорее всего, подойдут к концу. – Из-за странно поэтического оборота ее суховатый тон приобрел неожиданную весомость. – Племя Лейн проделало впечатляющую работу по поддержанию его состояния, но на самом деле это была в буквальном случае минимизация урона. И урон начинает выигрывать. Сейчас на борту существует уже целая популяция родившихся на борту, потому что стазис-камеры выходят из строя и восстановлению не подлежат. Больше никто в еще один межзвездный полет не отправится.

– А значит?..

– А значит, у нас всех остался только один вариант. Да, Мейсон. – Улыбка Вайтес была четкой и короткой. – И нам придется сразиться за него со Старой Империей.

– Ты, похоже, это предвкушаешь.

– Это была цель по-настоящему грандиозного плана, Мейсон, который формировался сотни лет. Самая длинная из длинных игр в истории человечества – если не считать того, что делала та Керн. И ты был в чем-то прав насчет капитана. Гюина тут нет, чтобы при этом присутствовать, – но это его план. Это было так с того момента, как он эту планету увидел.

– Гюин? – переспросил Холстен.

– Он был визионер, – заявила Вайтес. – В конце концов он сломался, не выдержав напряжения, но это и не удивительно, зная, что ему пришлось перенести. Человечество очень многим ему обязано.

Холстен уставился на нее, вспомнив, что она относилась к катастрофической загрузке сознания Гюина как к какому-то любопытному эксперименту. И хотя он только хмыкнул, но, судя по реакции ученого, какие-то его чувства на его лице легко прочитались.

– Карст и кто-то из племени слепили центр управления в рубке, – сказала Вайтес довольно прохладным тоном. – Ты из основной команды, так что ты ему там понадобишься. Альпаш!

Рядом с ней возник один из молодых техников.

– Это Альпаш. Он родился на борту, – объяснила Вайтес, словно оправдывая некий врожденный порок. – Отведи Мейсона и остальных членов основной команды к капитану, Альпаш.

Она разговаривала с молодым человеком так, словно он не человек, а какой-то домашний питомец или механизм.

Альпаш настороженно кивнул Мейсону. Если принять Вайтес за образцового представителя основной команды, молодому человеку не приходилось рассчитывать на вежливое обращение. С явной опаской он собрал недавно разбуженных техников, безопасников и прочих. Холстену это напомнило то, как с ним обращались культисты Гюина. Ему стало любопытно, на каких легендах об основной команде вырос Альпаш.