Я крепко зажмурилась, мысленно обращаясь ко всем высшим силам, чтобы это закончилось и чтобы я вернулась в ту забытую Богом башню, какой она должна быть сейчас. Уж лучше сходить с ума в тишине с неугомонными призраками прошлого, чем здесь, раздираемой заживо тем, кто выглядел как мой защитник, но являлся моим палачом.

– Dagaz! – прошипела я, взбрыкнув на стуле, однако цепи, как им было велено, не разжались.

Что-то сдерживало магию, и, судя по ехидному оскалу Коула, этим чем-то был он сам. Очевидно, неуязвимость к магии прошлых поколений охотников была гораздо сильнее, чем нынешних: она будто тянулась за ним шлейфом, сковывая и обезоруживая все, до чего могла дотянуться. Как же ведьмы умудрялись выживать раньше?!

– Братьям нравится смотреть, как вы воспеваете Дьяволу оды на своем богохульном языке, – прошептал он. – Но не мне. Я бы с радостью лишил тебя способности говорить. Жаль, что это нельзя сделать до суда…

Жар от протянутой кочерги обласкал мою щеку, и я съежилась, готовясь к боли. Но вместо нее распаленное лицо остудил сквозняк: в проходе возник мужчина с такими же кудрями, как у Коула, но глазами, как талый лед. Шрамов на нем было в два раза больше, как и морщин. Он окинул меня безразличным взглядом и брезгливо поморщил нос.

– Я почти закончил, отец, – бросил Коул ему через плечо, даже не глядя на отворившуюся дверь, что даровала мне еще минуту жизни.

– Поторопись, Ксандрий. Инквизитор хочет знать имена к сегодняшнему закату. Добейся признания любой ценой! А когда закончишь, веди эту шлюху к Фредерику. Толпа скоро взорвется от нетерпения.

Коул кивнул, не сводя с меня глаз: ореховых, чистых, но впервые не выражающих ничего. Даже человечность. Они порочно умаслились, как у Джулиана в худших его порывах, когда Коул вдруг отложил кочергу и взялся за длинные ржавые клещи.

– Пальцы, – сказал Коул, ухмыльнувшись. – Совсем забыл, что у тебя их целых десять. Говорят, без них ворожеям куда сложнее колдовать…

Я жалобно всхлипнула, плотно закрывая глаза, и вцепилась пальцами в подлокотники, чувствуя, как мужские руки насильно выпрямляют и вытягивают их, чтобы отрезать.

– Это все башня, – повторяла я себе под нос. – Это все не по-настоящему…

Но нет, боль была вполне настоящей. Она выкручивала, разрывала на части. Следом за клещами Коул опробовал на мне жгут, затем – обычные швейные ножницы, а после – коленодробилку и «вилку еретика», впивающуюся в шею при малейшем наклоне головы. Фантазия у него все не кончалась и не кончалась… А когда все-таки начала иссякать, ему на помощь пришли другие охотники.

Множество пыток смешались в одну, а час будто перетек в дни. Возможно, так оно и было. Взирая на кровавое месиво, в которое превратилось мое тело, и грязное платье из серой парчи, я не могла понять, откуда натекло столько крови – из обрубленных пальцев, порванного уха или из-под юбки? Хотя одно было ясно точно: ничего не кровоточило сильнее, чем моя душа.

А карие глаза все смотрели… Смотрели и упивались.

«Бедная девочка… Была ли это ты? Или то была одна из нас? Его любовь – искупление грехов, которые он не помнит? Или то был не он, а лишь тот, от кого распустился его род подобно древу? Есть ли разница? Нет. Грех есть грех. Неся его в своей крови, уже не отмыться».

Когда я решила, что это никогда не кончится, боль отступила. Я моргнула и окунулась в темноту сырой крошащейся башни, по которой уже успела так истосковаться. Но не прошло и секунды, как все завертелось вновь. Я даже не успела обшарить руками собственное тело, чтобы нащупать целые конечности и знакомые джинсовые шорты, как снова оказалась в незнакомом месте. То была уже не башня, а каменный коридор, по которому меня тащили за волосы. Меня бросили в ноги судьи, и я расшибла нос, покатившись кубарем. Присяжные ликовали. Ими были все те же мужчины с охотничьими ножами и ядовитыми оскалами. Среди них затесалось всего несколько крестьян, но и те отличались не меньшей кровожадностью. Судя по возгласам, их единственным желанием было поскорее увидеть мою голову на пике. В конце концов, чем еще заняться в Средневековье? Казни – их любимое шоу.

– Признаешь ли ты свою вину, дева из диких земель, которые ты зовешь Шамплейн? Сговаривалась ли ты с Дьяволом? Наводила ли порчу на дома селян? Губила ли скот и делила ли ложе с инкубом, как утверждает сир Редрих? Ты признаешь свою вину?!

Это снова было не мое тело. Не моя жизнь и не моя судьба, но душа… Душою я была здесь. Как страшный сон, в котором ты контролируешь происходящее лишь наполовину. Именно поэтому я воскликнула, преисполненная чувствами, которые были и мои, и не мои одновременно:

– Нет, не признаю! Я не виновна. Я не ведьма! Отпустите меня!

Морщась от смрада, что источали моя гниющая плоть и задеревеневшая от крови одежда, седовласый стражник схватил меня за скованные руки и вывернул их до скрипа суставов.

– Что же тогда это такое, если не метка Сатаны?!

Я опустила глаза на черные вены. Пульсирующие, толкающие густую тьму вместо крови, они выдавали меня с потрохами.

– Я не ведьма… – повторила я шепотом, и вен стало в два раза больше. – Я не хочу…

«Признавать, кто ты есть, даже зная, что за этим последует, – вот что значит быть ведьмой. Ты никак не можешь понять. Поэтому…»

– Да смилуется над тобой Господь, дитя.

Я успела лишь вскрикнуть, когда меня снова схватили за волосы и выволокли из зала. Глядя на свои почерневшие босые ступни, которые лизал огонь, я могла только плакать и ненавидеть. Солома медленно тлела, продлевая мою агонию, а толпа буйствовала, встречая аплодисментами каждый крик. Чумазые лица улыбающихся детей, жующих хлеб, беззубые стражники и свистящие крестьяне. Я была для них развлечением, а для инквизиторов, наблюдающих за казнью с высокой платформы, – лишь еще одной печатью в их длинном списке.

Всполохи огня жалили кожу, как брызги кипятка. Когда пламя перебросилось с юбки мне на ноги и я почувствовала запах жженого мяса, то поняла, что брыкаться и извиваться, силясь порвать веревки, бессмысленно. Кровь капала с натертых запястий, но не могла потушить костер, сжирающий меня заживо. Очередная вспышка нестерпимой боли выбила из меня дыхание, и сердце, не выдержав, остановилось. Казнь состоялась.

Я распахнула глаза и вытошнила на пол башни тот несуществующий дым, которого наглоталась, умерев на том костре.

«Кричи, Верховная Одри… Как кричали ведьмы, что были до тебя. Как кричали те, кого они судили, ведомые Богом, который отвернулся от своих истинных детей. Гори, как горела наша плоть. Страдай, как страдали мы. Чувствуй то, что чувствовали мы!»

– Хватит… – выдавила я, царапая колени о холодный камень, пытаясь отползти как можно дальше от теней, вновь сгущающихся у одной из стен. – Пожалуйста… Я поняла… Вам было больно… Остановитесь… Нет!

Я успела увернуться, когда жидкие черные щупальца вновь потянулись ко мне, чтобы ухватить за лодыжку и втащить в очередной кошмар. Перекатившись на спину, я отпрянула назад и прижалась ухом к стене. Мой собственный крик пронзил воздух, застревая в башне.