Между тем начиная с зимы 1846–1847 годов рост социальной напряженности вкупе с влиянием социалистической прессы вызвал радикализацию народных мнений, и это очень тревожило тех, кто был способен различать настораживающие симптомы. Например, как раз зимой 1846–1847 годов «Социальное обозрение» вновь вспоминает притчу о пире, правда, в связи с положением дел в Ирландии и Шотландии, и приводит трезвые размышления Роберта Пиля, находившегося под влиянием либеральных экономистов. Вспоминает журналист и о нищете фландрских крестьян, которые в буквальном смысле слова умирают с голода (а сопоставления с Францией читатели могли сделать сами), и цитирует статью из «Будущего нации»: «Картофеля не будет, каштанов тоже, гречки недостаточно. Что будут есть жители Солони?» Осудив современную организацию общества, «нынешнее существование, существование, можно сказать, в мире Капитала», жизнь обреченных под властью Рока, «Социальное обозрение» призывает людей к осознанным действиям:

Другое показательное обстоятельство, быть может еще более тревожное, поскольку в этом случае речь шла о газете Этьенна Кабе «Народная»: ее редакторы не меньше, чем редакторы «Социального обозрения», были заинтересованы в «мирном решении проблемы пролетариата», однако среди рабочих она уже пользовалась гораздо большим спросом. 30 января 1847 года газета Кабе впервые предложила своим читателям фельетон — рассказ, впрочем довольно посредственный, некоего Феликса Ламба (псевдоним романистки и деятельницы женского движения Женни д’Эрикур, 1809–1875). В кризисное время, особенно тяжелое из‐за холодной зимы, богатые и бедные находятся в совершенно разных условиях: «Гостиная, залитая светом, вся в цветах, где слышны гармонические звуки; стол, уставленный обильными и изысканными яствами; а рядом голая, холодная, темная мансарда, где слышны только рыдания». Больше того, речи, вложенные в уста богачей, всецело проникнуты убийственным мальтузианством; бесчеловечные богачи охотно ссылаются на притчу о пире и на теории мнимых последователей Мальтуса — Вейнхольда и «Маркуса». Эти речи — выражение классовой ненависти в химически чистом виде:

Как ни странно, этот материал не навлек на редакцию судебных преследований, тогда как за брошюру аналогичного содержания, но менее резкую, которую распространяли разносчики в Седане, типограф поплатился тысячей франков штрафа[562]. Но в любом случае понятно, что, как уже показал Кристофер Джонсон, решение Кабе отправиться в Икарию, объявленное в газете 9 мая, стало единственным мирным ответом, какой он мог дать на рост революционных настроений в рядах его приверженцев[563].

18 апреля 1847 года, через три месяца после публикации рассказа Ламба, большая передовица в «Народной» под названием «Социальное равенство» подтверждает, что притча о банкете сделалась общим достоянием всех социалистов и всех коммунистов, синонимом того мира, того общества и того политического режима, который они отвергают. Имя Мальтуса в статье не названо, но вся она построена на споре с его притчей:

За несколько месяцев большой пир природы, каким его изобразил Мальтус, сделался пугалом, антимифом. В политике играть с парадоксами бывает опасно: Мальтус, без сомнения, понял это очень быстро, а вот его французские последователи — очень поздно или даже, как Дюшатель, не поняли никогда.

Установление Республики в феврале 1848 года вселяло надежду на то, что отныне жизнь во Франции сделается мирной и гармоничной. Вот что говорил в марте этого года провинциал, ненадолго вышедший из безвестности, адвокат Жейсвейлер, в ту пору вице-президент временного муниципального совета коммуны Нюи-Сен-Жорж, сажая дерево свободы:

Однако все это, как известно, долго не продлилось. Не прошло и четырех месяцев, как гражданская война залила кровью столичные улицы, и Жорж Санд в отчаянии писала своей приятельнице Шарлотте Марлиани, что не верит в Республику, которая начинает с истребления пролетариев: «Странный способ решить проблему нищеты. Мальтус в чистом виде», — заключала она, перед тем как окончательно уйти в частную жизнь[565]. «Беднякам — молчать!» — так примерно в это же время подводил итоги происходящего Ламенне в последнем номере своей газеты «Народ-учредитель»; номер этот он отпечатал несколькими сотнями тысяч экземпляров, обведя страницы траурной рамкой. Однако даже в то трагическое лето находились люди, которые не теряли надежды на установление более справедливого порядка и не соглашались считать, что все потеряно. Прудон напечатал в своей газете «Представитель народа» статью, где выражал несогласие с претензиями обоих противоборствующих лагерей и безуспешно пытался занять беспристрастную позицию, не делая выбор ни в пользу цивилизации, ни в пользу варварства. Очень скоро, декретом правительства от 10 июля, издание газеты было приостановлено. Однако, веря в научную ценность своих идей, Прудон счел уместным изложить Учредительному собранию, куда он был избран 4 июня, суть своих экономических концепций и посвятить его в проект обменного банка, который будет способствовать мирному преобразованию общества и возрождению экономической активности за счет бесплатных кредитов. Он прекрасно сознавал, что момент выбран неудачно: речь его заглушали шиканье и смех, Тьер счел должным ответить ему и встать на защиту собственности, а предложение его было отвергнуто шестьюстами голосами против двух: его собственного и лионского ткача Греппо[566]. Если судить только по этому знаменитому эпизоду, нельзя не сделать вывод о полном отсутствии у Прудона политического чутья. Продолжение известно гораздо менее, хотя оно тогда же заложило основу большой «красной» партии Второй республики — партии социалистических демократов, новых монтаньяров; заключалось это продолжение в том, что сразу после выступления на собрании Прудон написал несколько страниц, которые опубликовал в своей газете, лишь только ее вновь разрешили, и которые немедленно получили оглушительный успех. Текст носил название «Мальтузианцы»[567].