class="p1">Вчера получил письмо от Тамары, в котором она описывает забавные сцены с Борей. Но эти «забавные» сцены заставляют призадуматься. Без моего глаза могут испортить мальчишку. Из писем видно, что он отбился от рук и не поддается влиянию матери.

28/X-1942 г[ода]

Вчера временное затишье нарушилось огненным налетом. Часа в четыре вечера я находился у Гостиного двора. В это время над головой завыли снаряды, а затем стали рваться снаряды. Снаряды рвались в районе улицы Чайковского и Фонтанки. Один снаряд угодил в крышу нашего завода. Из окна моего кабинета можно наблюдать упавшую от взрыва железную трубу. Стекла окна оказались целы, так как взрывная волна прошла выше.

Сейчас половина двенадцатого. Москва передает симфонический концерт. Аккомпанементом ему служат взрывы снарядов, падающих где-то неподалеку, так как стекла здорово дребезжат. Выдержат ли они натиск взрывной волны, или снаряд угодит мне в спину, так как я сижу к нему спиной.

На Южном фронте положение стабилизировалось. ‹…› Вот уже третий месяц идет титаническая оборона Сталинграда. ‹…›

Наш завод досрочно выполнил октябрьскую программу, в связи с чем выдвинулся на передовое место. Директор Адеев удостоился вчера чести выступить по радио и рапортовать о достижениях. Недавно отвезли на артполигон наш подарок армии к 25-летию Октября. Зенитное шестиствольное орудие обещает быть грозным орудием против немецких ассов. Секретарь горкома тов. Кузнецов, побывавший на заводе, заявил:

– Если бы эта пушка была изготовлена годом раньше, то труба на «Кирове» была [бы] цела.

Намек на крейсер «Киров», пострадавший от пикирующих бомбардировщиков в апреле 1942 года.

В общем, шумим, братцы, шумим…

Ленинград живет нормальной, размеренной жизнью. Моральное состояние народа хорошее. Те, кто побаивается трудностей предстоящей зимы, тихой сапой утекают из Ленинграда. Таких единицы, и это настроение для ленинградцев нехарактерно, но в семье не без урода. Подавляющее большинство оставшихся – истинные патриоты города.

Заготовляем овощи впрок. В частности, мы с П. М. засолили три с лишним пуда капусты. Что из нее получится, не знаю, так как мы не заглядывали в справочники и с опытными в этом деле людьми не консультировались. А зря, следовало бы, боюсь, что часть капусты пропадет. Кроме того, к зиме запаслись топливом, а также огнивом. Спичек почти нет, поэтому ленинградцы воскресили старый метод добычи огня с помощью камня, куска дерева и шнура. Как только надо прикурить – слышишь то там, то тут ставший уже привычным звук железки, ударяемой о камень. Вот идет машина, водителю захотелось закурить, он останавливает машину и начинает долбить. Иные так навострились, что от двух-трех ударов начинает теплиться шнур, а у других пот брызгами летит со лба, а искры сыплются впустую, как, например, у П. М. Здесь решающую роль играет не столько сноровка, сколько удачный выбор кремня. Некоторые дают слабую искру, иные обильно искрят, но, как говорят «специалисты», все равно плохо прожигает, так как у них «холодная» искра. Удачные камни те, которые дают массированную и горячую искру. Я еще не обзавелся таким агрегатом, но, видимо, придется, так как натуральные камни у меня на исходе, вернее уже вышли, дожигаю последние.

9/XI-1942 г[ода]

Вчера представители нашего завода были приглашены на вечер в 8-ю бомбардировочную авиабригаду, которой командует Герой Советского Союза тов. Преображенский, по случаю 25-летия Октябрьской революции. В качестве делегатов присутствовал и я.

Прибыли мы туда в 20 часов. Это было в клубе ученых Индустриального института. Зал был заполнен шумом танцующих пар. В основном был летный состав и представители заводов.

Я тоже тряхнул стариной и провальсировал с тремя девушками. Через часа два гости были приглашены на товарищеский ужин. Нас очень любезно принял комиссар одного полка тов. Поленов. Он провел нас в зал и предложил лучшие места. В частности, меня пригласил за стол президиума, но я из скромности отказался. Командиры и рядовые летчики приветствовали присутствующих и поздравляли с великим праздником. Васильев спровоцировал меня на выступление. Я приветствовал летный состав от имени заводского коллектива и пожелал им боевых успехов в борьбе с ненавистным врагом. Мое краткое выступление прерывалось несколько раз аплодисментами. После ужина гости вновь проследовали в танцевальный зал. Часов в 11-12 ночи был дан концерт из 2 отделений, выступление штангистов по поднятию тяжестей под руководством мирового рекордсмена тов. Кошелева и выступление артистов КБФ. После концерта основная масса снова пустилась в танцы, а мы (я, Васильев и Харабковский) были приглашены в салон в узкий круг командного состава. Там мы вновь выпивали и закусывали в несколько изысканном виде.

Вскоре пришел озябший и продрогший Преображенский. Ему сразу же налили «штрафную». Не прошло и 10-15 минут, он уже «пришел в себя» и включился в общий разговор. Не знаю почему, он попросил меня сесть с ним рядом. Видимо, потому что Васильев снова подговорил комиссара, чтобы последний попросил меня спеть. Учитывая любовь Преображенского к музыке и пению, можно объяснить его желание поближе со мной сойтись. Спели старинную русскую – «Ревела буря, дождь шумел». Затем тот же Васильев крикнул:

– Просим Кедрова спеть «Шотландскую застольную».

Его поддержали, и я был вынужден изобразить ее. Надо отдать справедливость – спел неплохо, так как вызвали на повторение. Это обстоятельство еще более расположило Преображенского ко мне, и он попросту заявил:

– Ты сегодня будешь ночевать у меня, а утром доставим тебя на завод в указанное тобой время.

Это внимание мне очень польстило, и я согласился у него переночевать.

Часа в три гости стали расходиться. Я усадил наших делегатов в машину (кстати говоря, обиженных на меня за то, что я отсутствовал среди них) и отправил на завод. Сам же с тов. Преображенским поехал на машине к нему на квартиру. Она находилась неподалеку на улице Пропаганды. Большой просторный кабинет, два стола, несколько стульев и пара мягких кресел. Вот и вся обстановка, если не считать несколько портретов и оперативную карту, завешенную полотняной занавеской. Рядом с кабинетом – спальная, вмещающая две кровати, шкаф, два столика и четыре стула.

– Вот моя кровать, а это твоя, располагайся как дома, – любезно обратился ко мне Преображенский.

Напротив его кабинета занимал комнату комиссар Чернышев. Во время нашего прихода он лежал на кровати и читал. Преображенский пригласил его к себе. Из ящика, присланного в качестве подарка с какого-то завода, хозяин достал бутылку кагора и шоколад и предложил нам выпить. Разумеется, я не мог отказаться, так как выпить, что греха таить, вообще-то люблю, а кагор в особенности. Словом, я бутылочку, видимо, вытянул. Затем часа в четыре мы расположились по своим кроватям. Несколько минут побеседовали по пустякам