25/XII-1942 г[ода]

Почти целый месяц не заглядывал я в эту тетрадь. За это время произошли знаменательные события. Главное – наступление наших войск в среднем течение Дона. Советские войска продвинулись вперед на 150-200 километров, захватив богатые трофеи, пленных и освободив десятки населенных пунктов. Наступление продолжается. Юго-западнее Сталинграда и на западном участке фронта (Ржев – Великие Луки) положение стабилизировалось. Немцы подбросили свежие резервы и, видимо, приостановили продвижение наших войск. ‹…›

Мне довелось узнать, что якобы авиационный корпус немцев, действовавший на Ленинградском фронте, переброшен в Северную Африку, и поэтому в последнее время нет налетов на Ленинград. Говорят, что готовится наступление наших войск на Ленинградском фронте. ‹…›

На внутреннем «фронте» также имеются неплохие достижения. Во-первых, завод получил за работу в ноябре 3-ю премию наркомата и ВЦСПС; во-вторых, приехал Авдеев, и я могу ехать в Молотов. Однако вылететь в ближайшие дни не смог. Туман. А так хотелось прибыть в Молотов и в кругу семьи встретить новый, 1943 год. Сегодня уже 25 декабря, а улучшения погоды не предвидится. К тому же скопилось огромное количество пассажиров, местных и приезжих, что попасть на самолет очень трудно. Надо случиться чуду, чтобы успеть прибыть в Молотов к 1 января. Таким чудом мог явится прямой рейс на Молотов, но их как будто не существует. Позавчера завод посетили летчики из подшефной летной части, которой командует Герой Советского Союза Преображенский, и рассказали, что от них почти ежедневно ходят самолеты в Москву. Сегодня попробую поймать Преображенского и договориться с ним. Один из пилотов, Герой Советского Союза капитан Клименко, туманно высказался о том, что как будто ходят самолеты и на Молотов. Вот было бы счастье. ‹…›

29/XII-1942 г[ода]

Ну и зима?! До сих пор – оттепель, туманы, не позволяющие производить полеты. Не повезло. Через пару дней наступит 1943 год, а я все еще в Ленинграде. Придется Новый год встречать дома. Вчера был с девчатами в подшефной летной части и встретился с Клименко, который обещал перебросить меня в Москву, как только наступит сносная погода. Сегодня немного подсохло, но еще мало. Теперь независимо от погоды поеду после 1 января.

Что это? Выстрел или разрыв снаряда? Вот еще разрыв, и здоровый. Немцы посылают новогодние «гостинцы». Снаряды рвутся в районе Балтийского завода. Должно быть, здоровые, так как слишком сильные разрывы. Впрочем, ну их к черту. Нас этим теперь не возьмешь, народ еще более окреп как морально, так и физически. В эти дни в прошлую зиму на улицах и во дворах в снегу валялись трупы, а теперь даже падающих нет. А если и упадет какая-нибудь девушка или пожилая женщина, то только потому, что на самом деле очень скользко. Если в прошлом году почти каждый падающий больше уже не поднимался, то нынче такие люди ловко вскакивают без посторонней помощи и продолжают следовать своим путем. За последние два месяца мне довелось видеть пока только одного покойника, завернутого в домашнее барахло. Его тащили на санках две женщины.

31/XII-1942 г[ода]

Вот и настал канун 1943 года. Что общего с предыдущим Новым годом? Абсолютно ничего, за исключением того, что по-прежнему мы находимся в осаде. Однако новый год будем встречать неизмеримо лучше, богаче, радостнее, чем в прошлом году. Жаль только, что я не сумел попасть на встречу Нового года к своей семье. Это была бы двойная радость для всех. Но погода подвела. Настроение в связи с поездкой, разумеется, приподнятое. Вчера было открытие заводского Красного уголка. Я разрешил себе потанцевать с девушками. Вот видите: ныне танцуем, а в прошлом году трупы осаждали город. Да и как не танцевать. На фронте успехи, внутри Ленинграда в основном сытно. Люди не беспокоятся о завтрашнем дне, знают, что будут сыты. Много появилось у нас эрзацев. Но эти эрзацы настолько приятны и, видимо, питательны, что забываешь подчас, что это не натуральное. Возьму, к примеру, солодовое молоко. Скажу откровенно – великолепно. Сладкое, вкусное и даже жирное. Вчера наварил рисовой каши на нем и получилась почти натуральная молочная каша. Каша сладкая, вроде как с сахаром.

3/III-1943 г[ода]

‹…› Полтора месяца, или точнее 43 дня, я находился в командировке. Из них 25 дней пробыл с семьей в Молотове. Наконец-то сбылась моя мечта – я вновь увидел своих родных и любимых Тому, Галю, Борю. ‹…› Тома очень похудела. Я ее свободно поднимаю и легко ношу. Думаю, килограммов 12-13 она потеряла. Однако это ее ничуть не портит. Пожалуй, наоборот. Она стала только пикантней. Правда, на лицо ей надо поправиться, но это дело наживное. Стоит только им попасть ко мне, они быстро восстановят потерянное, особенно Таминька, с которой свалится большой груз: забота о ребятах и «война» с Борькой. А он действительно тяжелый мальчик. Очень упрямый, угрюмый, неласковый, хотя сам нуждается в ласке. А этого ему недостает, и потому он угрюмый.

Стоило побыть с сыном всего пару недель и быть ласковым с ним, как он стал заметно мягче. Перемена далась ему нелегко и стоила большой внутренней борьбы. Сын стеснялся поцеловать отца, хотя было заметно, как он страстно этого желает.

Таминька была очень внимательна и ласкова ко мне. А что особенно ценно, так это искренность и сердечность этих теплых чувств. Поэтому так приятно вспоминать молниеносно промелькнувшие дни, проведенные вместе. Я лишний раз убедился в том, как я все-таки ее люблю. Я как будто вновь в нее влюбился. Она такая славная, родная, близкая. А я, как мне кажется, был немного черствый.

До приезда в Молотов я несколько иначе представлял свое поведение. На меня наседала теща, которая часто провоцировала меня на то, чтобы я наказывал Борю за плохое поведение. Но я сдерживался и вел себя спокойно, хотя один раз не выдержал и выдрал его и потом ругал себя за это. Теща была недовольна тем, что мы с Тамиком были взаимно ласковы и внимательны. Что ее (тещу) побуждало к этому, не знаю. Возможно, материнская ревность. Присутствие тещи очень много украло у нас. Приходилось сдерживаться в своих порывах, которые, естественно, требовали разрядки. И тем не менее эта кратковременная поездка в Молотов надолго останется в памяти и оставит глубокий след в душе. Таменька, Галенька, Боренька, как я вас, родные, люблю, люблю. Живется им тяжеловато, и неудивительно поэтому, что они всеми фибрами души стремятся в Ленинград.

Я обещал Тамусеньке забрать их летом или осенью 1943 года и приму все меры к