и почти одновременно погрузились в глубокий сон. Утром нас подняли в 9 часов. Мы смогли побеседовать. Преображенский рассказал о своей семье, находящейся в Кириллове, о том, как местные власти проявляют о ней заботу, и прочее.

– Еще бы не проявлять, – заявил я, – нашумел на весь мир своими подвигами, и в частности полетом на Берлин, поэтому вполне естественно, если твоя живет без забот и волнений.

Намеком на Берлин я хотел вызвать его на беседу о его первом полете туда в берлогу к людоеду Гитлеру. Но наша беседа была прервана приходом адъютанта, который заявил:

– Товарищ полковник, вас вызывает наркомвоенмор тов. Кузнецов и нач. штаба тов. Жаворонков.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – заявил Преображенский, – я хотел с тобой позавтракать и покалякать, а теперь, стало быть, наша закуска срывается.

Он выпил на ходу стакан молока (а перед этим мы выпили с ним по паре стопок водки и закусили огурцами), проводил меня в столовую, распорядился меня накормить и отвезти на завод, а затем со словами «До свидания, звони» и вышел. Пригласил посетить завод, он обещал, но предупредил:

– С большим удовольствием принимаю твое предложение, но не могу сказать, когда я выберу для этого время, так как очень уж у меня его маловато. ‹…›

До личного знакомства я знал о Преображенском только из периодической печати и повести Вишневского. Я так представлял его себе: высокий, стройный, подтянутый жгучий брюнет с усиками. С мужественным лицом, строгим взглядом и одним внешним видом, внушающим уважением и какое-то подобострастие.

Однако на поверку вышло несколько иначе. Обыкновенный русский тип. Невысокого роста, толстенький, простой, доступный, но четкий в распоряжениях, отдаваемых безапелляционно. Добродушный, с веселыми глазами, курносый. И вот этот наш герой первый проложил дорогу на Берлин, заставил дрожать от страха берлинцев и их гнусных негодяев правителей.

Очень жалею, что не удалось с ним побеседовать о полете на Берлин и вообще о боевых делах. Не теряю надежды о новой с ним встрече. Чтобы не забыть, запишу его телефон. ‹…›

11/XI-1942 г[ода]

Праздники прошли более или менее спокойно. Если не считать того, что каждый день бывает по несколько тревог. Вот только что закончилась очередная четырехчасовая тревога. По ночам фашисты совершают налеты на город и сбрасывают бомбы. Седьмого числа сброшены бомбы недалеко от нашего завода, разрушившие дома на 20-й линии. Стекла в окнах заводских зданий, выходящие на 18 линию, вылетели.

Ночные налеты физически изматывают ленинградцев. Не успеешь после тревоги лечь, как снова раздается вой сирены, и если каждый раз вставать, то и спать будет некогда, поэтому в поздние тревоги, то есть после 24 часов, я решил оставаться у себя кабинете. Дневные налеты парализуют работу города, так как прекращается движение трамваев и автомобильного транспорта. Получаются большие простои. ‹…› Думаю, что штаб обороны должен решать не подавать сигнал тревоги во время одиночных налетов или расширить контингент лиц и машин, могущих передвигаться во время тревоги. Проявляя активность в воздушных налетах, враг не в последнюю очередь имеет в виду нарушение нормальной работы города. В прессе ничего не пишут о налетах, но из отдельных сообщений в сводках («на подступах к Ленинграду сбито 25 самолетов»), по ним нетрудно догадаться о том, что налеты совершаются регулярно и по несколько раз в день, но не массированные. Невзирая на все, моральный дух ленинградцев не поколеблен. ‹…›

Во время товарищеского ужина в Доме ученых начался воздушный налет. Гремела зенитная канонада, где-то рвались бомбы. Однако никто из присутствующих за столом не пошевелился, и каждый продолжил свое «занятие». Как будто это была всего лишь учеба воинских частей, а не реальный налет противника.

‹…› Вчера у меня собрались гости. Мы выпили, закусили и сели играть в «девятку». Часа в 4 прозвучал сигнал тревоги, и тотчас заговорили пушки. Кто-то из нас предложил закончить игру и только потом пойти на улицу или убежище. Это предложение никто не отклонил, и игра продолжалась минут пять или шесть, как будто пушечная пальба, сотрясающая наш дом, звучала на экране кинотеатра.

Директор завода уехал в Москву по вызову наркомата, и, таким образом, сорвалась моя поездка к семье в Молотов. Теперь я смогу поехать только после его возвращения, если вообще меня отпустят и я останусь цел после бомбежек и обстрелов. Кстати, писем из Молотова не получал с 23 сентября. Начал волноваться и сердиться. Слышал стороною, что меня лично ждут в Молотове, но ведь это не исключает необходимости писать хотя бы открытки.

Ну вот, опять завыла сирена (13:30), и диктор провозгласил: «Говорит штаб местной противовоздушной обороны. Воздушная тревога!» Пойду пока пообедаю.

21/XI-1942 г[ода]

Замечательные события произошли на нашем фронте. Наши войска прорвали оборону немцев в районе Сталинграда и повели наступление в северо-западном и юго-западном направлениях. Перерезаны две железные дороги, по которым снабжались немецкие войска под Сталинградом и около него. За восемь дней боев взяты в плен свыше 60 тысяч человек, убито свыше 40 тысяч, захвачены богатые трофеи: около 1500 пушек, тысячи машин, миллионы снарядов и патронов, тысячи лошадей, десятки складов с боеприпасами, амуницией, продовольствием и пр. Наступление продолжается, но заметно снижение темпов. Немцы оправились от первых ударов и спешно подбросили резервы. ‹…›

В Ленинграде ничего особенного не произошло. Немцы изредка бомбят и обстреливают город.

Вчера получил телеграмму от Тамары, в которой она сообщила, что «ульяновская» посылка получена. Приятное известие. Эта посылка самая дорогая, которую я так любовно и долго собирал. Уже третий месяц не получаю весточки, если не считать трех-четырех телеграмм. В чем дело? Не понимаю. Неужели повторяется старая история? А быть может, только продолжается. Дело в том, [что] наши борзописцы не оставляют некоторых из нас в покое. ‹…›

Настала вторая блокадная зима. Город оделся в снежный покров. Мороз щиплет уши. В прошлом году в это время стали появляться первые жертвы голодающего Ленинграда. Сейчас этого нет. Правда, есть дистрофики, но их пока немного. Снабжение на том же уровне, что и летом. Почти каждый день объявляют по радио о выдачи тех или иных продуктов. ‹…›

Ночи холодные, звездные. Луна появляется на горизонте в первом часу ночи. К этому времени фрицы приурочивают налеты на Ленинград. Вот уже несколько дней подряд объявляется тревога во втором часу ночи и под утро. Налеты небольшие. Бомбы систематически сбрасывают в южных районах города, им же регулярно достается от обстрелов. ‹…›

– Сегодня должны прилететь фрицы, – констатирует мой собеседник.

– Почему?

– А потому что сегодня тепло, а тепло они любят.