заявлял публично? Потому, что в ленинской партии не привыкли судить о людях, группах и партиях по их декларациям и заявлениям, а судят о них по их действиям. Думаю, что своей работой в течение двух лет как по советской, так и по партийной линии я совершенно ясно доказал свое отношение к партии и своим былым ошибкам и настоящее заявление лишь оформляет то, что изо дня в день мною проводилось на практике.

Г.Л. Шкловский»[1217].

Объединенную оппозицию по большому счету необязательно было подавлять на съезде: она была нежизнеспособна, а потому в любой момент, при грамотном «поддавливании» со стороны Сталина со товарищи, могла развалиться сама. Троцкий был нацелен на результат – чего нельзя сказать о Зиновьеве. С точки зрения логики внутрипартийной борьбы Троцкий был прав, когда обвинял склонного к непротивлению обстоятельствам Зиновьева в предательстве своих сторонников и себя самого. Троцкий остался Троцким: он был готов идти до конца, тем более что организационные рамки ВКП(б) его никак не связывали. Смилга в очередной раз продемонстрировал, что его интересует дело революции, а отнюдь не собственные позиции во власти. Радек по традиции выступил в роли козла-провокатора на бойне. То он развязал в партии очередную дискуссию с Троцким, то исказил его послание зиновьевцам, то вдруг не поддержал Троцкого в согласительной комиссии. С такими «друзьями» Троцкому воистину не надо было врагов. Выборы согласительных комиссий сложно не признать явлением заведомо провальным: полукрыловский квартет Троцкого – Радека – Зиновьева – Каменева ни на какое серьезное выступление, в условиях сталинского давления, способен не был. В условиях, в которых оказались Троцкий с Зиновьевым, поднять «Григория» на борьбу со сталинской ордой мог только Ленин, который умел вдохновить своего соавтора на подвиг, как Сергий Радонежский сумел вдохновить Дмитрия Донского на Куликовскую битву.

Уже 21 ноября 1927 г. Л.Д. Троцкий писал товарищам по оппозиции, что «тт. Зиновьев, Каменев и их ближайшие друзья снова потихоньку выдвигают легенду насчет “троцкизма”. В течение двух последних лет они шли рядом с нами, вместе с нами вырабатывали важнейшие документы оппозиции, в т. ч. платформу. Во всем этом никакого “троцкизма” не оказывалось. Но когда обнаружились величайшие трудности борьбы за линию оппозиции в условиях напора мировой реакции и внутреннего сползания, тогда – для прикрытия [от] ступления – тт. Зиновьев и Каменев стали снова прибегать к пугалу “троцкизма”»[1218].

Л.Д. Троцкий справедливо заметил в «Моей жизни»: «…фракция Сталина вела подготовку съезда, торопясь поставить его перед совершившимся фактом раскола. Так называемые выборы на местные конференции, посылавшие делегатов на съезд, произведены были до официального объявления насквозь фальшивой “дискуссии”, во время которой организованные на военный лад отряды свистунов срывали собрания по чисто фашистскому образцу. Трудно себе вообще представить что-либо более постыдное, чем подготовка XV съезда. Зиновьеву и его группе не трудно было догадаться, что съезд лишь увенчает политически тот физический разгром, который начался на улицах Москвы и Ленинграда в 10‐ю годовщину Октябрьского переворота. Единственной заботой Зиновьева и его друзей стало теперь своевременно капитулировать. Они не могли не понимать, что подлинного врага сталинские бюрократы видели не в них, оппозиционерах второго призыва, а в основном ядре оппозиции, связанном со мной. Они надеялись, если не заслужить благоволение, то купить прощение демонстративным разрывом со мной в момент XV съезда. Они не рассчитали, что двойной изменой политически ликвидируют себя. Если нашу группу они своим ударом в спину временно ослабили, то себя они обрекли на политическую смерть. XV съезд постановил исключение оппозиции в целом. Исключенные поступали в распоряжение ГПУ»[1219].

Репрессии подтолкнули к капитуляции наименее устойчивых оппозиционеров. В прениях по докладу о работе ЦК ВКП(б) на XVI Московской губернской конференции (20–28 ноября) высказался Вячеслав Иванович Зоф, член РСДРП с 1913 г., в 1924–1926 гг. начальник и комиссар Военно-морских сил, член Революционного военного совета СССР. По его словам, уже через два-три месяца после XIV съезда партии большевиков у оппозиции было свое политическое бюро и свое организационное бюро, что вскоре из фракционных групп на местах возникли обкомы, губкомы и райкомы оппозиционного блока, что оппозиционеры помимо членских взносов в партию уплачивали еще взнос в кассу оппозиции (все старые большевики знали, что, в соответствии с редакцией первого пункта Организационного устава РСДРП 1903 г., поддержка «партии материальными средствами» была непременным условием членства в партии, то есть для старых большевиков было абсолютно логично обвинение оппозиции в создании «второй партии»), что оппозиционный центр дал директиву о развертывании фракционной работы в Красной армии и Красном флоте. В довесок 27 ноября «Правда» напечатала заявление Ричарда Витольдовича Пикеля, возглавлявшего в 1924–1926 гг. секретариат Зиновьева в Исполкоме Коминтерна. Пикель, находившийся в центре организационных связей оппозиции, указал в своем заявлении, что уже к августу 1926 г. у троцкистско-зиновьевского блока были все элементы второй партии: собственный ЦК, ленинградский комитет, московский комитет, свои обкомы, губкомы, районные организаторы, пропагандистские группы, свои членские взносы и свою дисциплину[1220]. Сказать по правде, Троцкому больше везло с его секретарями, однако и его «стройные» ряды понесли серьезные потери.

От Троцкого откололся Григорий Яковлевич Сокольников – один из самых преданных сторонников Льва Давидовича в годы Гражданской войны, по свидетельству знавшего Сокольникова еще в молодые годы Ильи Григорьевича Эренбурга, «стратег», буквально «созданный для политики»[1221].

Зиновьев, напротив, готовился к капитуляции, и от него и его сторонников откололась, по определению В.З. Роговина, «левая»[1222] группа во главе с Георгием Ивановичем Сафаровым, которого длительное время отказывались реабилитировать. Сталин праздновал тройную победу.

По справедливому замечанию Л.Д. Троцкого, «единственной заботой Зиновьева и его друзей стало […] своевременно капитулировать»[1223]. Однако обоснование Троцким данного тезиса требует комментария: «Они (Зиновьев со товарищи. – С.В.) не могли не понимать, что подлинного врага сталинские бюрократы видели не в них, оппозиционерах второго призыва, а в основном ядре оппозиции, связанным со мной»[1224].

В действительности в «большевизм» Троцкого давние сторонники Ленина никогда (и вполне справедливо) не верили. Троцкому старые большевики не доверяли, потому-то он и попытался сделать ставку на партийную молодежь, прикрываясь словесами о молодежи как о «барометре партии», который погоды не делает, лишь констатируя изменения климата. А вот Зиновьев был известен всем как наиболее близкий соратник покойного вождя мировой революции, соавтор значительной части ленинских сочинений. Во второй половине двадцатых годов «сталино-бухаринцы», а позднее «чистые» сталинцы в бывших «новых оппозиционерах» видели заблудших большевистских овец, а в бывших «левых оппозиционерах» – врагов. Сам Зиновьев в своей тюремной рукописи написал об этом: «Мой политический путь в последнее десятилетие скрестился с политическим путем Троцкого, старого врага большевизма, лишь на время в силу сочетания целого ряда обстоятельств оказавшегося в рядах большевистской партии. Вполне законно, что мой политический путь за эти годы отождествляют с троцкизмом, а меня самого с Троцким.