нелегального ЦК троцкистской партии. Из этой речи видно, что центральный орган оппозиции решил отказаться от капитуляции и попытаться дальше сохранить легальность внутри нашей партии (сохранив при этом в неприкосновенности всю свою меньшевистскую идеологию) для маскировки своей нелегальной работы»[1265].

Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Левон Исаевич Мирзоян рассказал, что в то время, когда в Москве Л.Б. Каменев выражал готовность капитулировать, «…некоторые другие оппозиционеры, тоже не менее видные, такие, например, как Саркис, в Баку заявляли буквально следующее: “Настоящая борьба начинается после XV съезда партии”»[1266]. Мирзоян вполне логично считал, что следует «…верить Саркису потому, что Каменев хочет сохранить кадры нелегальной партии»[1267].

Мартемьян Никитич Рютин, который станет впоследствии одним из самых искренних оппонентов Сталина, а пока был пламенным сторонником «генеральной линии», заявил: «XV съезд партии – об этом может кричать или не кричать оппозиция – должен будет создать и создаст осадное положение в партии для троцкистской оппозиции, для дезорганизаторов пролетарской диктатуры»[1268]. По словам Рютина, «когда Зиновьев выпускает воззвания или листовки, и когда их читаешь – не знаешь, пишет ли это большевик или истеричка Мария Спиридонова»[1269].

Михаил Павлович Томский сконцентрировался на том, что Зиновьев с Каменевым неоднократно обязались подчиниться «генеральной линии партии» со времена XIV съезда РКП(б) – ВКП(б) 1925 г.: «Вы помните XIV съезд партии и оппозицию, которая говорила: “Разумеется, мы подчинимся XIV съезду; оставим убеждения при себе, но подчинимся XIV съезду”. Вы помните […] заявление от 16 октября 1926 г., где они говорили: “Мы распускаем нашу фракцию, мы поняли, что дело привело к слишком острым последствиям… […]”. Вы помните, наконец, как Каменев почти слово в слово повторил то, что говорил на XV партконференции. […] Даже отдельные выражения такие же. Наконец, […] на Августовском Пленуме они (оппозиционеры. – С.В.) опять это повторили, и после этого т. Каменев приходит на XV партсъезд и слово в слово повторяет, что он уже не раз говорил. Ну, знаете, уж либо после этого вы думаете, что мы действительно за эти два года ничему не выучились […], либо вы положительно рассчитываете на чрезмерное наше добросердечие и не понимаете перемены обстановки»[1270]. По словам Томского, оппозиция объединила «…под одной крышей и чистых, и нечистых, и троцкистов, и бывших стопроцентных антитроцкистов, и осколки Рабочей оппозиции, и остатки [группы] демократического централизма»[1271]. Причем объединение было основано «…на одном – на борьбе против партии»[1272]. Михаил Павлович был уверен, что у оппозиции были «фракции и подфракции, группы и группировочки», были «правые и левые», соответственно, были «правый центр» (скоро в Правые запишут самого Томского) и «левый центр»[1273]. «Но это, – подытожил Томский, – есть идеал троцкистской партии, а не ленинской партии, не партии Ленина»[1274]. Михаил Павлович не забыл и о главном: «Нам работа нужна, а не критика»[1275]. Партия и страна устали от постоянных дискуссий.

Тезис Томского творчески развил Юрий Ларин (Михаил Александрович Лурье): «…оппозиция превратилась объективно […] в непосредственное орудие буржуазии. Это можно установить на всех трех фронтах, которые существуют в нашей стране: на фронте военно-политическом, на фронте хозяйственном и на фронте культурном. И в этом заключается громадное отличие положения нынешнего съезда и задач, перед ним стоящих, от того, что мы видели на XIV съезде. […] Обвинение исходит из того несомненного факта, что безопасность пролетарской диктатуры, безопасность Советского государства, безопасность этого очага дальнейшего разворачивания всей мировой революции основана не только на нашей собственной силе, но также на мнении широких трудящихся масс в заграничных государствах, на том мнении, которое мировой пролетариат имеет о нас, о нашей стране. Мы обвиняем оппозицию в том, что своими заявлениями о том, что мы пренебрегаем бедняком, что мы служим кулаку, что у нас рабочие живут хуже, чем несколько лет тому назад, что на фабриках и заводах мы скатываемся к дореволюционным порядкам и т. д. и т. д., [оппозиция настраивает против СССР] заграничных рабочих, тем самым создавая возможность для заграничной буржуазии легче начать против нас военную интервенцию и ослабляя сопротивление этой военной интервенции со стороны заграничных рабочих. Этим самым наша оппозиция начинает играть полезную для капиталистов роль в психологической подготовке, в политической обработке европейского трудящегося населения для подготовки войны против нас»[1276].

На вечернем заседании 6 декабря некий Доля, рабочий Краматорского машиностроительного завода, закончил переданные от своих коллег-товарищей здравицы следующим образом: «Да здравствует единство в рядах нашей партии! Да здравствует ленинский Центральный Комитет! Да здравствует генеральный секретарь ЦК партии т. Сталин!»[1277] Вот от этой здравицы было уже полшага до становления «культа личности».

Емельян Ярославский в очередной раз доказал, что его не зря сделали одним из руководителей ЦКК ВКП(б). Емельян Михайлович, критикуя Троцкого и Зиновьева, не обошел стороной и Сапронова. По словам советского Торквемады, ««…подпольщина оппозиции вытекает не из доброго желания или нежелания Сосновского, Зиновьева и Троцкого, она вытекает из их ложной в корне, анти-ленинской, меньшевистской позиции. […] Сапроновцы договаривают до конца эту же самую мысль троцкистов, что наша партия – это “блок четырех классов, это русский гоминьдан”; что “компартию в этом «русском гоминьдане» составляет та группа оппозиционеров, которая сейчас активно работает над оформлением будущей подлинной Коммунистической партии. Главное ядро этой вновь создающейся подлинной Коммунистической партии составляют те, кто сейчас исключается Центральной контрольной комиссией из ВКП(б)”»[1278]. Из речи Ярославского прямо следовало, что амнистировать Зиновьева, Каменева и других раскаявшихся грешников сразу никто не собирался: «Троцкисты, как злые гении в нашей партии, сбивают с ленинского пути одного за другим неустойчивых, колеблющихся, шатающихся и ставят их на такой путь борьбы, от которого назад вернуться в нашу партию будет завтра необычайно трудно»[1279].

7 декабря Сталин, выступая с заключительным словом по докладу, счел целесообразным остановиться на выступлениях Раковского и Каменева. Раковского с его заявлением о том, что оппозиция готова защищать Советское государство от империалистов, генсек попросту высмеял: «Перестаньте нам мешать! Все остальное сделаем сами»[1280]. Речь Каменева генсек обозвал «самой фарисейской»[1281] из всех речей оппозиционеров. О выступлении Льва Борисовича Сталин сказал: «У оппозиции два лица: одно – фарисейски-ласковое, другое – меньшевистско-антиреволюционное. Она показывает партии свое фарисейски-ласковое лицо, когда партия нажимает на нее и требует от нее отказа от фракционности, от политики раскола. Она показывает свое меньшевистско-антиреволюционное лицо, когда она берется апеллировать к непролетарским силам, когда она берется апеллировать к улице против партии, против советской власти. Сейчас она обращается к нам, как видите, своим фарисейски-ласковым лицом, желая еще раз обмануть партию. Вот почему т. Каменев постарался замести следы, обходя важнейшие вопросы наших разногласий. Можно ли терпеть дальше эту двойственность, это двуличие? Ясно, что нельзя терпеть больше ни одной