Когда она закончила еду, он внезапно вышел, крикнул что-то в темноту, и толстая женщина вернулась с вонючим ведром. Использовав его, Вива смутно припомнила, как кто-то говорил, что индийские мужчины приходят в ужас при мысли о том, что у женщин тоже есть определенные физиологические потребности.

Толстуха, у которой оказалось нездоровое лицо с открытыми порами, снова связала ее. Взгляд, которым она смотрела на нее, был удивительно бесстрастным, без злобы или любопытства, но при звуке тяжелых мужских шагов, поднимавшихся по лестнице, обе они застыли, а движения женщины сделались резкими и торопливыми, словно она тоже чего-то боялась.

Анвар Азим открыл дверь.

В это утро его одежда являла собой элегантную смесь Востока и Запада. Поверх своего шальвар-камиза он носил прекрасное пальто из верблюжьей шерсти, такое не стыдно было бы надеть и на скачки в Аскоте. Дорогие ботинки каштанового цвета были начищены до зеркального блеска.

Когда он снял пальто и тщательно его свернул, она увидела на шелковой подкладке символ «Братьев-мусульман». Анвар Азим подвинул стул и сел возле нее, так близко, что она чувствовала запах его сигарет и горчичного масла, которым он намазывал волосы.

– Доброе утро, мисс Вива, – тихо сказал он со своим легким, приятным акцентом. Его взгляд медленно перемещался от ее шеи к груди, от груди к ногам. – Как спалось ночью?

– Отвратительно, – ответила она. – Я не понимаю, почему я здесь. – Она решила, что будет смотреть ему прямо в глаза.

Он сдержанно зевнул, обнажив десны и зубы.

– Весьма сочувствую, если вам здесь не очень комфортно. Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Да, – сказала она. – Я мерзну, мне нужно одеяло.

– Вам холодно по английским стандартам? – насмешливо уточнил он, так как в комнате было довольно тепло.

Он опять немного передвинул стул.

– Не беспокойтесь, – сказал он. – Вам придется ответить на несколько несложных вопросов, и тогда вы сможете вернуться домой.

Оглянувшись, он что-то сказал парню, стоявшему позади него с куском черной ткани. Тот набросил ее на жалюзи, убрав остатки солнечного света, зажег масляную лампу и поставил ее на стол.

– Весьма сожалею, что вам пришлось переносить эти неудобства. – Когда Азим подвинулся еще ближе и посмотрел на нее, ее опять поразило, какие у него нездоровые белки глаз – цвета переваренных яиц.

– Может быть, мне следует поздравить вас с праздником Дивали? – проговорил он без тени усмешки. – Вероятно, вам кажутся странными наши обычаи?

Она неотрывно смотрела ему в глаза.

– Нет, – ответила она, с досадой слушая свой слабый и дрожащий голос. – Они не кажутся мне странными. Наоборот, мне они очень нравятся. – Последнюю фразу она произнесла с большей решительностью. Потом перевела взгляд на узоры, которые дети нарисовали на ее руках, – они уже слегка расплылись и поблекли. – Как вы видите.

– Сам я его не праздную. В нашей школе мы обычно жгли костры в ночь Гая Фокса. – Она удивленно уставилась на него. Что это, сарказм? – Тоже чудесный обычай.

Он достал перламутровый портсигар, сунул сигарету в свои толстые, со шрамом, губы и прикурил от дорогой серебряной зажигалки, в которой она узнала «Данхилл» – от такой же зажигалки миссис Драйвер прикуривала по утрам свои сигары-черуты.

– Так, – сказал он, когда его голову окутал синеватый дым. – Я не стану морочить вам голову. На самом деле все очень просто. Во-первых, я хочу спросить у вас, где Гай Гловер, во-вторых, хочу услышать из ваших собственных уст о том, что вы делали в пятницу вечером в вашем детском приюте.

Вопросы ее удивили.

– Что именно вас интересует?

– Мистер Гловер следил за вами все время, по крайней мере, до того, как мы его потеряли. А что касается моего второго вопроса, расскажите, как у вас прошел вечер в пятницу.

– Ну, ничего особенного, – ответила она. – Мы ужинаем вместе с детьми, потом читаем им книги, и они ложатся спать.

– Что за книги?

– Разные: приключения, легенды, библейские истории, отрывки из «Рамаяны».

– Что-нибудь еще?

– Нет. Мы стараемся, чтобы этот вечер стал для них особенным, поэтому мы общаемся с ними, беседуем за ужином. Мы заранее продумываем план пятничного вечера.

– Значит, слухи о том, что в своем приюте вы позволяете мальчикам купаться вместе с девочками, неправда? – На мгновение он замолчал и снял с губы табачную соринку. – Или что вы провокативно моетесь на виду у детей? – Его голос стал холодным как сталь.

Она похолодела от страха.

– Вам Гай Гловер сказал такое?

Мистер Азим лишь молча глядел на нее.

– Он лгал, – сказала она. – Мы уважаем детей, и они уважают нас. Если бы вы зашли к нам, вы бы это увидели.

– Мы посылали к вам наших людей. – Он вытер губы и смотрел на нее, как ей показалось, бесконечно долго. – И они видели и слышали много плохого… Следующий вопрос. Почему вы живете в Бикулле?

Она взглянула на него и затаила дыхание. Вероятно, его губа была рассечена ножом, и на ней было десять или двенадцать стежков. Даже когда он улыбался, казалось, что он зловеще ухмыляется.

– Потому что мне тут нравится. У меня тут работа.

– Почему вы все время расспрашиваете наших детей и записываете их имена?

Он достал из кармана ее блокнот.

– Это мое, отдайте! – Когда она рванулась к нему, парень вскочил и щелкнул затвором. – Сидеть! – Он внезапно заорал на нее как на собаку. – Отвечать на мои вопросы.

С трудом взяв себя в руки, она сказала:

– Я пишу детские истории.

– Зачем? – Он вытаращил глаза.

– Потому что они интересные.

– Это уличные дети, они ничто, пыль. – Он махнул рукой в сторону, словно прогонял назойливое насекомое, – это был самый презрительный из всех индийских жестов. – Что вам, делать больше нечего? Какие книги вы уже написали? Я могу их купить?

– Нет, – ответила она. – Это моя первая.

Они долго молчали.

– У вас превосходный английский, – сказала она, решив немного смягчить его. – Где вы его выучили?

– В Оксфордском университете, как и мой брат, – ответил он холодно, но легкое покачивание его головы показало, что он польщен. – Еще из школ Святого Криспина.

Она слышала об этих индийских публичных школах, которые называли «индийским Итоном». Они знакомили с западным образом жизни и западными ценностями сыновей махарадж и сыновей всех, кто мог себе это позволить и кто сознавал пользу от приобретения хотя бы видимости английского лоска.

– Это там вы праздновали Ночь Гая Фокса?

Он нахмурился и встал.