Материально мы жили очень скромно. Василий получал пенсию 300 рублей, из которых 150 отсылал первой жене. И еще мой оклад. Вставал всегда очень рано, шел на кухню, готовил завтрак. Из дома никуда не выходил, только пенсию получать ездил в КГБ на Черное озеро, да и то всегда вместе со мной. Его ни на миг не покидало предчувствие, что его заберут…»

По просьбе Василия Мариша поехала в Москву хлопотать о его возвращении в столицу. Обратилась за помощью к Анне Сергеевне Аллилуевой. Та сказала, что помочь может только один человек — Ворошилов. Мариша пошла к Ворошилову, но старик честно признался: «Я все понимаю, но ничем не могу помочь, я ничего не решаю».

Дальше, по словам Марии Николаевны, события развивались как в настоящем триллере: «Я вернулась из Москвы ни с чем. Василий был болен, лежал в постели. Поздно ночью раздался звонок. Женский голос сказал: «Лялечка! (Так звали меня только очень близкие люди.) Я тебя поздравляю!» — «С чем?» — спросила я. «Ну, ты ведь замуж вышла!» — «Кто это говорит?» — «Свои», — ответила женщина. «Кто свои?» — «Завтра узнаешь!» — сказала она и повесила трубку…»

Следующим вечером в их доме раздался звонок. «Я открыла, — утверждает Мария Николаевна, — и незнакомая женщина влетела прямо в комнату, где лежал Василий. Он приподнялся: «Зачем ты пришла?» Но женщина заявила мне: «Оставьте нас вдвоем». Василий тут же крикнул: «Мариша, сядь и не уходи!» — «Ты очень болен, может, я смогу тебе помочь?» — ворковала женщина. Я решила, что это, видимо, его давняя знакомая, и ушла на кухню. Они говорили долго. Потом услышала голос Васи: «Уходи!» — «Нет, я никуда не уйду». И тут она заявила мне: «Если вам не трудно, уйдите домой сегодня». Я обомлела от ее наглости, прошу Васю: «Васико, объясни, я ничего не пойму!» — «Потом, потом…» — страдальчески сказал он. Разозленная, в смятении, в ревности, я оделась и ушла».

Уже утром Марию Николаевну будто бы вызвали в райотдел внутренних дел и пригрозили привлечь к ответственности за скандал, учиненный в квартире, где она живет без прописки. Несколько дней Мариша у Василия не появлялась. Она вспоминала: «Меня терзали самые дурные предчувствия, ничего не могла понять. Через некоторое время Вася позвонил мне на работу и попросил прийти. Сказал, что раньше позвонить не мог, три дня был без сознания. Когда приехала к нему, он по-прежнему лежал в постели, очень худой, бледный, обросший. На его правой ноге была огромная язва.

Я просила его объяснить, что происходит, кто та женщина, но он ничего не ответил. Сказал только, что был без сознания, около него находились врачи… После его смерти я узнала от Анны Сергеевны, что, когда после заключения в Лефортово он лежал в больнице, к нему приставили няньку — Марию Игнатьевну Нузберг. Привезли ее из Омска, с двумя детьми, дали в Москве квартиру, а муж ее оставался в Сибири. Это и была та самая Нузберг.

Пока мы разговаривали, из поликлиники пришла врач Барышева с медсестрой, сделали Василию укол. Он сказал, что ему колют снотворное. Меня это насторожило. Я потихоньку взяла использованную ампулу, завернула ее, но это заметила медсестра. Резко подскочила ко мне: «Уколетесь!» Выхватила и раздавила прямо на ковре…» Этой медсестрой и была Нузберг.

Затем Василий и Мариша не виделись два месяца. Только в марте позвонила врач Барышева и попросила навестить его. При разговоре Мариши с Василием опять присутствовала Нузберг. «Почему ты не позвонил сам?» — поинтересовалась Мария Николаевна.

«Я не мог. Меня не было», — оправдывался Василий.

«Как?» — удивилась Мариша.

«Меня увозили» — уверял Василий.

«Куда увозили?» — допытывалась Мариша.

«Не имеет значения…» Василий уклонился от ответа. Но затем, улучив момент, когда Нузберг вышла из комнаты, прошептал: «Имей в виду, тебе могут наговорить очень многое. Ничему не верь…»

Позднее он еще дважды звонил Марии Николаевне и ее матери, умолял не проклинать его, говорил, как ему плохо и что его опять куда-то увозили. А 19-го числа Василия не стало.

Мария Николаевна утверждала, что и памятник с надписью «Единственному от М. Джугашвили» установила она, а не Нузберг: «Я никогда не говорила, что хочу поставить памятник. Еще когда Вася был жив, был у него товарищ, который часто приходил к нам, — Дмитрий Иванович. Вот он и говорит мне: «Ты памятник собираешься ставить? Тебе это будет дорого. Мы, Васины друзья, сами ему памятник поставим. Если хочешь — от твоего имени». Я отказалась. Но он настаивал, сказал, что все уже договорено. Через неделю позвонил мне: «Приходи, завтра ставим памятник».

В рассказе Мариши слишком много нелепостей, чтобы он мог вызвать доверие у сколько-нибудь осведомленных читателей. Начну с того, что получать пенсию она почему-то заставляет в КГБ, хотя это учреждение функции собеса сроду не выполняло. Искать помощи в Москве Мария Николаевна почему-то идет к Анне Сергеевне Аллилуевой, которая только в 54-м году вернулась из заключения уже психически больным человеком. Этого не мог не знать Василий, но Марише, очевидно, данный факт остался неизвестен. Столь же странно и обращение к Ворошилову, который давно уже не являлся Председателем Президиума Верховного Совета и членом Политбюро и никак не мог помочь Василию. И уж вовсе экстравагантна история с памятником. Надгробия, как известно, можно устанавливать на могиле только с ведома наследников покойного. Неужели Нузберг позволила бы установить памятник чужим людям, но зато с надписью, выполненной как бы от ее имени? И даже если друзья Василия и скинулись на скромный памятник, договариваться об этом они должны были бы с Марией Игнатьевной Нузберг и текст надписи наверняка придумала она. Да и сам рассказ Мариши слишком уж литературен.

Даже после смерти Василия не оставляли в покое. Его могила регулярно подвергалась осквернению. Например, 28 октября 1988 года газета «Вечерняя Казань» сообщила об очередном акте вандализма — золотые буквы на обелиске были залиты кислотой. В статье также говорилось: «Была когда-то на мраморном обелиске фотография Василия Джугашвили. Но ее десятки раз выбивали железом, в нее стреляли из малокалиберной винтовки, выкорчевывали вместе с осколками черного камня… Уже около 25 лет оскверняют безвинную могилу». Ненависть к отцу многие перенесли на могилу сына, благо она, в отличие от кремлевского захоронения «великого кормчего», никем не охраняется.

Думаю, что на сегодня самой убедительной версией кончины нашего героя представляется смерть от последствий злоупотребления алкоголем. Более точно о конкретной причине смерти