И тогда можно будет счесть все наши былые разногласия урегулированными, включая и те неприятности, что имели место сегодня утром.

* * *

Через некоторое время Крейс повернулся к Харлану:

– Я вижу, она и понятия не имеет, о чем я толкую.

Только сейчас Нора заметила, что Крейс и рукава рубашки закатал, и подтяжки отстегнул, и пиджак на спинку стула повесил. А руки его, сжимавшие ее пальцы, стали горячими. Ей уже начинало казаться, что своими локтями, так прочно поставленными на стол, он проделал в мескитовой столешнице две ровные дыры, и выпавшие куски дерева пустили новые побеги, превратившиеся в щупальца, которые уже обвили его ноги, а теперь ухватили за лодыжки и ее и тянут к нему все ближе, а у Харлана с ногой совсем плохо, и Джози – бедная, бедная Джози! – в любой момент может встать и, пошатываясь, войти сюда с обвиняющим выражением лица, если только ее душа уже не отлетела в рай. Конечно, в рай, ибо разве можно Джози в чем-то винить? Вот какие ужасные вещи происходят, когда всем в мире распоряжаются люди вроде Мерриона Крейса – и ведь у каждого из них найдется история в свое оправдание вроде той, которую она только что услышала, бесконечной и четко объясняющей, что все в мире происходит именно так, как считают нужным такие, как Меррион Крейс. Вот о чем думала Нора, когда Крейс заговорил о том, что было – или будет? – утром, и о тех неприятностях, которые с этим утром связаны, но она слушала как бы вполуха и в итоге решила, что он имеет в виду инцидент с Ферди Костичем на ферме у Десмы.

Но, как на это ни посмотри, вряд ли случившееся с Ферди могло заставить Харлана так напрячься – он, выпрямившись, сидел на самом краешке стула и смотрел в пол.

– Ты тут давно? – спросил у него Крейс. – Что ж ты до сих пор ничего ей не сказал?

– Я старался как можно осторожней к этому подобраться.

– Ну, знаешь, для того, кто был твердо намерен непременно лично все ей рассказать, ты, черт возьми, явно плохо старался.

Харлан поднял глаза и посмотрел на Нору:

– Сегодня утром на ранчо Санчеса ребята напылили немного.

Крейс фыркнул:

– Ничего себе немного!

– Засаду там устроили. Двое с собаками. Завалили Педро Санчеса и его братьев. Когда я до той хижины, что у него на пастбище стоит, добрался, все они уже трупами были. Кроме самого Педро. Ты его знаешь? – Нора даже знакома с ним не была. – Так вот, перед смертью он, спаси и помилуй Господи его душу, своих убийц по именам перечислил.

– Так тебе, выходит, повезло, – сказала Нора, чувствуя, как у нее где-то в пальцах ног возникла странная холодная дрожь, поползла вверх и добралась уже до колен, которые тоже начали слегка дрожать, и она очень боялась, что эта дрожь станет сильнее, охватит все тело, и тогда вся она задрожит, как тростник. Нора напряглась, собралась в комок и тут же наткнулась коленом на какой-то гвоздь, торчавший с обратной стороны столешницы и больно ее оцарапавший.

– Так что я должен еще раз спросить у тебя, – продолжал Харлан, словно не слыша ее замечания. – Нора, ты знаешь, где сейчас находятся твои сыновья?

– В Прескотте.

– Когда ты в последний раз их видела?

– Вчера вечером – я же тебе говорила.

– Значит, ты не можешь быть абсолютно уверена в том, где они сейчас? – От усилий, которые Харлан прилагал, чтобы сидеть прямо, лицо его исказилось. А вот нога его, похоже, совсем лишилась чувствительности – судя по тому, что она лежала на табурете, точно безжизненное бревно. У него, наверно, и пальцы на ноге совсем посинели, а может, и почернели, подумала Нора и услышала, что он говорит: – Ты уверена, что нигде в доме нет ни Роба, ни Долана? Ведь теперь мне придется самым тщательным образом все здесь обыскать. Заглянуть в подпол и в холодный сарай.

Лишь в эту минуту Нора начала понимать, зачем, собственно, он явился к ней в дом и все это время что-то вынюхивал и высматривал. И понимание этого словно подтолкнуло ту леденящую дрожь, которая мгновенно расползлась по всему ее телу.

– Мне кажется, – медленно проговорила она, – что если уж ты, Харлан, до сих пор никого не нашел, потратив столько времени и притворяясь, будто заглянул сюда просто так, то и теперь никого не найдешь. – У нее вдруг возникло сильное желание выбить из-под него стул – и пусть из его раны снова хлынет кровь! – Насколько я поняла, Педро Санчес упоминал именно моих сыновей?

– Назвал поименно.

– Ну до чего удобно! Но, к сожалению, почти лишает твои поиски всякого азарта.

– Лучше б не лишало, – буркнул Харлан. – Лучше б я мог тебе сказать, что Педро был уже мертв, когда я туда приехал, что я лишь из третьих рук услышал, что это, скорее всего, Роб и Долан. Я знаю, ты все еще надеешься, что именно так все и было, но я сам все видел, Нора. Я собственными ушами слышал, как он назвал их имена.

– Да уж, он с пользой истратил свой последний вздох – на самую что ни на есть подлую ложь! – сказала Нора. Харлан не сводил с нее глаз. Он уже совершенно протрезвел – во всяком случае, теперь он был способен самостоятельно пот со лба вытереть, чтоб глаза не ел. – Мои сыновья никогда бы ничего подобного не сделали!

– Не сделали бы, говоришь? А зачем тогда они ездили повсюду и чуть ли не каждого, кто косо на них глянет, обвиняли в том, что это он их отца убил? – Харлан ткнул рукой куда-то в коридор. – Ведь ты сама мне рассказала, как вчера вечером Долан настолько разозлился, что даже дверь кулаком пробил – а все из-за уверенности в том, что в смерти Эммета виноваты братья Санчес!

– Если б я знала, зачем ты меня об этом расспрашиваешь, я бы ни за что тебе не рассказала! Да я бы и на милю тебя к своему дому не подпустила!

– Это уж точно, не подпустила бы, – встрял Крейс. – Но должен отметить: шериф-то наш теперь выбрит на славу.

Нора вспомнила, как она брила Харлана, как они болтали бог знает о чем, как напрасно теряли драгоценное время, пока бедная Джози лежала в ущелье с почти оторванным плечом и вывернутой лодыжкой. Господи, ради чего все это? Ради каких-то «бабочек в животе»? Ради того, чтобы хоть как-то облегчить то чувство одиночества, о котором ей даже мыслей не следовало допускать? И мощный оборонительный гнев Фольков с ревом взметнулся в ее душе. Она с яростью в глазах повернулась к Крейсу:

– А вы-то здесь зачем? Если во всем этом есть хоть капля правды, это не касается никого, кроме моих сыновей и представителей закона. Ну и еще, возможно, вдовы Педро Санчеса.

– Мы с Педро почти десять лет вместе работали. Мертвые имеют полное право на защиту.

– Да уж! И пусть у каждого после смерти останется такой «верный друг», который на нашей же крови заключит какую-нибудь выгодную сделку – например, по дешевке купит еженедельную газету.

Крейс подавил улыбку.

– Педро был не таким человеком, чтоб условия ставить. Он знал: что сделано, то сделано. Раз и навсегда.