и он стал клониться к земле. Теперь, когда шум прошел, и он по-прежнему ничего не слышал, он почувствовал себя почти блаженно. В голове проносились голоса. Голоса матери и отца, голоса дяди и тети, директора Форреста и голос Мэй. Они что-то говорили. Твердили и твердили. Но он не понимал ни одной фразы.

Сэм понимал лишь то, что в этот раз он не выберется. В этот раз у него не получится выкарабкаться и никто не поможет. Могла помочь только Мэй, но Сэм даже думать не хотел, что случится, если она останется здесь хотя бы на секунду. Он надеялся, что она послушала его. Надеялся, что она ушла. Ушла подальше от этого чертового заминированного поля. Однако, в любом случае, последним, что он увидел, было ее лицо.

Сэм надеялся, что это мираж. Всего лишь мираж.

Холодный воздух хлынул в его измученные легкие. Юноша слушал свое прерывистое дыхание и считал.

Один. Два. Три.

И так до ста.

Один. Два. Три.

Снова и снова. Он повторял, пока боль, окутывающая все тело, словно смертельная напасть, не начала потихоньку отступать. Больше всех болела голова. Болела так, словно она вообще отделилась от тела и превратилась в сплошной сгусток боли. Юноша поморщился. Глаза никак не желали открываться.

Он не знал, сколько времени прошло прежде чем они наконец открылись. Разлепив веки, Сэм увидел самый красивый закат в своей жизни: лучи солнца клонились к горизонту, купаясь в оранжевато-розовых тонах и завихрениях похожих на перышки облаков. Впрочем, жив ли он вообще или его мучения давно закончились?

Ответить было сложно. Боль отступила. Сэм уже ничего не чувствовал. Вообще ничего. Единственное чувство, обуявшее его целиком и полностью — чувство исполненного долга. Он справился со своей задачей. Он защитил девушку, которая стала для него миром, пускай и ценой собственной жизни.

И совершенно неважно, жив он сейчас или нет. Главное, что жива она. А она должна быть жива, если послушала его. Должна быть жива, если оставила его тогда, когда стали греметь взрывы, разрушившие потолок здания. Как же Сэм тогда молился, чтобы она оставила его. Оставила и ушла прочь от этого треклятого бального зала, превращающегося в подбитый Колизей.

Он верил, что она оставила его. Верил и надеялся, что справился с поставленной задачей.

С такими блаженными мыслями, он и погрузился в сон. Последний сон в его жизни или в том переходном состоянии, где он был. Так он тогда думал, даже не подозревая, что это было лишь началом его пути.

На удивление, он не погиб. Ужасная, режущая боль вырвала его из своеобразного состояния анабиоза, в котором он пребывал, и вернула к реальности, закинув на больничную койку лазарета, где он впервые пришел в себя. На самом деле, он был здесь не один. Множество кроватей и носилок буквально заполоняли помещение. Раненных было слишком много, и Сэм являлся одним из них.

У его кровати была оставлена записка от директора, гласившая, что когда он придет в себя они еще поговорят о его самой глупейшей на всем свете выходке. Голову Сэма пронзила острая боль. О чем это он? О том, когда Сэм скрылся за Эйденом и пробрался на балкон? О том, когда прыгнул и сбил Мэй с ног, чтобы спасти? О том, как поцеловал ее и как они полетели вниз, что едва не убило обоих? Может, о том, как приказал ей себя оставить и приготовился встречать свою смерть? Сказать было сложно.

Что ж, ну хотя бы одно радостно: директор жив и у него есть время на написание записок, значит все не настолько плохо, как могло показаться. И тут в голову Сэма, словно острые стрелы, вонзились воспоминания. Они вернулись к нему все разом и подтолкнули к откровенной панике.

Куда делся Юлий? Что произошло после их падения? Насколько серьезны его раны? Где Мэй и жива ли она вообще? О противоположном варианте Сэму даже думать не хотелось. Возле его кровати никого не оказалось, и тогда юноша решил предпринимать действия сам.

Поднимался он с большим сомнением, однако боли не почувствовал совсем. Развязав некоторые из наложенных повязок, коих в общем количестве было невероятное множество, Сэм обнаружил на них кровь, но ран на коже уже не оставалось. Сколько же он пролежал здесь, раз почти полностью исцелился? И как он вообще смог исцелиться после таких серьезных повреждений?

Головная боль еще присутствовала, но гораздо меньше, чем вначале. Встав на ноги, юноша обнаружил, что вполне может двигаться, что радовало и пугало одновременно. Чем же его лечили, если совсем недавно он не смог даже прощальных слов выговорить?

«Недавно ли?» — невольно закрался вопрос в его измученное сознание.

Время. Сколько времени прошло с момента, как он отключился в бальном зале? Судя по числу раненых совсем немного. Тем не менее, чувствовал он себя хорошо. Даже слишком. Неужели он пролежал здесь столько, что все уже успели позабыть о нападении Юлия? Почему все так спокойны, почему на их лицах нет ничего, кроме печальной маски безразличия?

Направляясь к выходу из лазарета, он рассчитывал на то, что его станут останавливать, однако дел у целителей и их помощников и так было невпроворот. На его место тут же положили нового раненого, а на Сэма не обратили никакого внимания.

Можешь стоять на ногах, значит уходи и освобождай место другому.

Сурово, но практично. А уж в тех условиях, в которых они оказались, иного выхода просто нет.

У дверей, ведущих наружу, Сэм столкнулся с Джеральдом и рассчитывал получить информацию от него, но мужчина был слишком занят заботой о каком-то мальчишке и Сэм просто прошел мимо. Выйдя из лазарета, он отметил две вещи. Первая: битва давно закончилась. И второе: произошло это совсем недавно, ведь бальный зал в данный момент горит огнем.

На улице собралось немало выживших и пострадавших. Все из присутствующих были ранены, оттого не уходили далеко от лазарета, но и внутрь заходить не собирались. Должно быть, они ждали, пока все немного поутихнет, чтобы получить необходимую им помощь. Продвигаясь сквозь своеобразный лагерь из выживших, Сэм старался найти знакомые лица.

Наконец, спустя… сколько? Минут тридцать, час или полтора? Неважно. Он наткнулся на Мелиссу с Эйденом, стоящими в сторонке и захромал к ним. Увидев друга, они подскочили с пенька, на котором устроились и тут же бросились к нему.

— Сэм! — воскликнула Мелисса, кинувшись ему на шею, — Ты жив! Боже, как же ты всех напугал!

— Мы думали ты уже не