– Вроде нет, – пожал плечами Рун.

– У нас много всего. Для шитья, для дам. Зеркальца, заколочки. Пуговки. Нитки и иглы. Гребешочки. Брошки и бусики. Пусть приходит. Мы ей так подарим, всё что ни пожелает.

Рун с сомнением представил Лалу в грошовых бусах, но промолчал. Сэя всю дорогу тараторила без умолку. К концу их совместного пути ему уже было известно, что и отец-то у неё прихворнул, у брата опять двойня родилась, причём дочки, он печалится, куда столько дочерей, а жена его наоборот, рада. И какую мебель они купили недавно, и что у них на обед было позавчера, и что у соседей муж жену бьёт, а у других пёс захромал, и никто не знает, почему. И что молочник молоко наверное разбавляет, потому что вкус стал не такой. И что один старец предсказал зиму трёхлетнюю. И что её подружки ей завидуют, какая она ладная и хорошая хозяйка, и все женихи на неё засматриваются, а на них ноль внимания. И много-много чего ещё. Весь этот разговор слегка расстраивал Руна. Ему было не в тягость её слушать, в тягость были её абсолютная доверительность и искренность. Вроде девушка-то неплохая, как будто бесхитростная. Но нельзя же стать друзьями изображая дружбу, или впав в неё внезапно. Надо для начала как-то сблизиться. Идут вместе, можно поговорить, сохраняя дистанцию, так немного и узнаешь друг друга получше. Уж если ей этого хочется. А она себя ведёт, словно они лучше друзья детства. В начале, как они пошли, они свернули в проулок, и люди, опознавшие Руна, потеряли его из виду, какое-то время он шёл не привлекая интереса прохожих. Но вскоре его снова узнали, за ним стали бежать пара мальчишек, показывая пальцем, люди оборачивались. Он и Сэя были в центре внимания, и если ему это совсем не нравилось, она так и лучилась от удовольствия. Щёчки разрумянились, на устах чуть смущённая польщённая улыбка. Личико довольное.

– Глядите, Сэя-то, Сэя, жениха отбила у феи! – с юмором воскликнула одна женщина, когда до лавки оставалось буквально шагов тридцать.

– Ага, отбила. Теперь мой будет, – похвалилась Сэя весело.

Она даже замолчала ненадолго, наслаждаясь моментом.

– Зайдёшь к нам, Рун? Папа обрадуется, – предложила она через пару секунд.

– Нет, дела у меня, – отказался он.

– Ну Ладно. Рун, – Сэя посмотрела на него особенно мило и трогательно.

– Чего?

– Как бы мне увидеть фею? Хоть одним глазком, – почти взмолилась она. – Многие уж видели, даже батя мой и брат. А я нет. Прямо умираю, так хочется увидеть.

– Она сегодня в город собиралась, – поведал Рун. – Барон обещал в коляске её здесь прокатить. Если погода не испортится, то сегодня может и увидишь. А если испортится, то поди завтра. Как заметишь, что народ куда-то спешит толпой, то и ты туда же иди. Значит она там. Или у западных ворот подожди. Через них же поедут, где-то после полудня, не проглядишь точно.

– Ой, спасибо! – обрадовалась Сэя. – Спасибо тебе, Рун, за всё. За корзинку. Заходи почаще. Даже когда ничего не надо. Я тебя чаем напою. Заходи, ладно?

Они остановились, Рун передал ей корзину. Сэя буравила его глазками с признательностью.

– Некогда мне сейчас по гостям хаживать, – нашёл он наиболее вежливую форму отказаться. – Пока.

– До свидания, Рун!

Рун быстрым шагом продолжил путь. Сэя стояла, приветливо глядя ему вслед. К ней тут же начали стекаться соседки. Рун торопился, боясь, что Лала будет переживать из-за его столь долгого отсутствия. Встреча с Сэей его всё же немного огорчила. Оставила осадочек. Оказывается, для некоторых он теперь тот, с кем можно изображать дружбу. И как тут поступать? И грубым быть не хочется, и на шею давать себе садиться тоже. Он решил подумать позже, что с этим делать. Всё так же он ловил на себе периодически чужие взгляды. И от некоторых ему становилось не по себе. Столько в них было колючей злобы, чёрной зависти, нетерпимости. А когда он почти уже вышел к воротам, кто-то вдруг схватил его сзади за шиворот. Он обернулся, ожидая увидеть какого-нибудь агрессивного пьянчугу. Но увидел высокого худощавого дворянина, не слишком опрятно одетого, с лёгким мечом в ножнах за поясом. Глаза у дворянина сверкали праведным гневом. Против знатных людей у крестьянина нету методов. Стража, суд, городские власти – все будут на стороне знатного. Тронешь его хоть пальцем, и тебе сильно не поздоровится, а тронет он тебя, всего лишь немого позора обретёт в обществе, потому что марать руки о плебея знатному зазорно. Но вот этот решил замарать.

– А ну-ка пойдём! – грозно приказал он, потащив Руна в проулок.

Стражники вдалеке видели происходящее, однако интереса не проявили. Рун упёрся, не зная что делать. Дворянин был высок и хиловат – не самые лучшие кондиции, чтобы тащить того, кто ниже и плотнее сложен. Не очень получалось у него тащить. К тому же он кажется не ожидал сопротивления. Рун чуть дёрнулся и вырвался.

– Ах ты, свиное рыло! – воскликнул дворянин с негодованием, потянув меч за рукоять из ножен. Но вытаскивать до конца не стал, вроде бы угрожал просто, с намёком вытащить, коли вынудят. – Иди за мной, кому говорят!

Рун подумал, подумал, развернулся и пошёл быстро дальше к воротам, не оглядываясь. Его немного трясло, но внешне он сохранял полное спокойствие. Изображал равнодушие. Тут собственно, какая разница, спиной ты или лицом к мечу, если у тебя самого меча нет, и ратному делу ты не обучен. Захочет зарубить – зарубит в любом случае. Можно попробовать дать дёру, но вот какая шутка. Дедушка ему рассказывал байку. В подобной ситуации один его знакомый тоже побежал. А тот, от кого он дал стрекача, возьми да и заори «держи вора»! И всё. Не повезло бедолаге, стражники схватили, обвинитель не отказался от своих слов про вора. А чего отказываться, если у него были чужие деньги на руках. Теперь он мог их спокойно присвоить, под предлогом что украли. И похититель вот он. А почему у него не нашли краденного? Так выкинул на бегу поди, когда сообразил, что не удрать, а люди прохожие подобрали потихоньку. Плохо кончил человек. Бежать нельзя.

Дворянин что-то прокричал со злостью вслед. Но на удивление отстал. Рун вышел за ворота, направившись к замку. Ещё долго его продолжало потряхивать. Всё произошедшее с ним – чужое внимание, интерес, негатив, агрессия – всё это навивало на невесёлые мысли. Он понял, что в город ему теперь путь