всех новорожденных добровольно, с радостью окрестят Джонами Эдвардами.

А почему бы и нет? Все вокруг уже сегодня живут, действуют, мыслят подобно Джону Эдварду Янси. Для женщин существует свой идеал – миссис Маргарет Эллен Янси. У нее также имеется полный набор мнений по всем вопросам, кулинарных пристрастий, предпочтений в одежде, рецептов, советов – пользуйтесь, дамочки, перенимайте! Для юношества планеты предусмотрены детишки Янси… одним словом, власти не упустили из виду ничего!

К Тавернеру с дружелюбной улыбкой на лице подошел Бабсон.

– Ну, как дела, господин полицейский? – утробно хохотнув, осведомился он и хлопнул Тавернера по плечу.

– Прекрасно, – буркнул тот, стряхнув с плеча его руку.

– Как вам нравится наше хозяйство? – с искренней гордостью в голосе спросил Бабсон. – На совесть работаем – артистически, мастерски! Таких стандартов качества, как у нас, еще поди поищи!

Неудержимо дрожа от бессильной злости, Тавернер вышел в коридор и направился к лифтам, однако те словно где-то позастревали. Не дождавшись, он в ярости двинулся к лестнице. Оставаться в Янси-билдинг Тавернер больше не мог. Прочь, прочь отсюда, скорее бы выйти на воздух!

Навстречу ему из тени коридора выступил человек – взвинченный, бледный, точно бумага.

– Постойте. Позвольте… кое-что вам сказать.

– Чего вам? – не слишком любезно буркнул Тавернер, огибая его.

Адамово яблоко незнакомца дрогнуло, дернулось вверх-вниз.

– Вы ведь с Терры, из Полицейской службы Девплана? Я… я здесь работаю, а зовут меня Сиплинг. Леон Сиплинг. Понимаете, со всем этим нужно что-то делать. Я дальше так жить не могу.

– Тут ничего не поделаешь, – ответил Тавернер. – Если всем вокруг хочется быть как Янси…

– Так ведь на свете нет никакого Янси! – судорожно скривившись, перебил его Сиплинг. – Это мы его создали… выдумали от и до!

Тавернер замер на месте.

– Вы… что?!

– Я принял решение, – взволнованно, с дрожью в голосе зачастил Сиплинг, крепко ухватив Тавернера за рукав, – и твердо намерен кое-что предпринять. Вы должны, обязаны мне помочь. Поймите, я точно знаю, как со всем этим покончить, но в одиночку не справлюсь.

Недолгое время спустя оба уже сидели за кофе в уютной, прекрасно обставленной гостиной Сиплингов. Детишки их возились посреди комнаты, на полу, занятые игрой, а жена Сиплинга вместе с Руфью Тавернер звенела посудой на кухне, вытирая вымытые тарелки.

– Джон Эдвард Янси – синтет, – объяснял Сиплинг. – Так сказать, композитная личность, плод коллективного творчества. В действительности такого человека не существует. Сочиняя его, мы опирались на самые заурядные, самые общие, согласно социологическим данным, прототипы, на образы разнообразных обыкновенных людей, потому-то он настолько и достоверен. Нежелательное мы убрали, а желаемое усилили, так что все это – фикция, хотя…

Сиплинг ненадолго задумался.

– Хотя такой Янси вполне возможен, – мрачно добавил он. – Вылепленных по его образу и подобию вокруг уже толпы, в этом-то вся и беда.

– То есть все это изначально затевалось с целью переделать граждан по образу и подобию Янси? – уточнил Тавернер.

– Чего хотят добиться на самом верху, я точно не знаю. Раньше я составлял рекламные тексты для компании, выпускающей зубной эликсир. Власти Каллисто предложили мне новую должность, обрисовали в общих чертах, что от меня требуется… но о конечных целях проекта я могу только догадываться.

– Власти… то есть ваш правительственный совет?

Сиплинг горько, отрывисто рассмеялся.

– Нет. Речь о торговых синдикатах, владеющих этой луной со всеми ее потрохами. Только луной ее называть не положено. Каллисто – планета, – саркастически скривив губы, добавил он. – Судя по всему, планы у власть держащих грандиозные. Надо полагать, наши синдикаты вознамерились поглотить соперников с Ганимеда и таким образом замкнуть на себя все сообщение с внешними планетами.

– Но без открытой войны Ганимед им под себя не подгрести: за ганимедскими синдикатами стоят их собственные граждане, – возразил Тавернер… но в следующую же секунду ему все сделалось ясно. – Ах, вот оно что, – негромко сказал он. – Они действительно готовы развязать войну. На их взгляд, дело того стоит…

– Вот именно, провалиться бы им! А чтобы начать войну, необходимо заручиться поддержкой обычных граждан. Между тем, простые люди от этого ничего не выигрывают – скорее наоборот. Война выметет с рынка мелких предпринимателей, изрядно сузит круг власть имущих, а их и без этого – по пальцам пересчитать. У нас тут восемьдесят миллионов граждан, и чтобы все они поддержали войну, их нужно превратить в равнодушное ко всему на свете стадо овец. Этого власти и добиваются! К завершению кампании Янси народ Каллисто проглотит все, что ему ни подсунь. За всех и каждого думает Янси. Какие носить прически, в какие игры играть… Его шуточки пересказывают друг другу в подсобках. За ужином едят то, что нынче состряпает его супруга. Вся наша жизнь – миллионы точных копий прожитого Янси дня. Чем бы он ни занимался, что бы ни думал… Зрителя обрабатывают уже одиннадцать лет кряду. Самое главное – ненарушаемое однообразие. Монотонность. Еще немного, и во взрослую жизнь вступит целое поколение, не мыслящее себе жизни без оглядки на Янси.

– Выходит, дело поставлено на широкую ногу, – заметил Тавернер. – Вещает-то он каждый день, да не по разу, не по два!

– Один только материал пишут тысячи человек, – подтвердил Сиплинг. – Вы видели лишь первую стадию – далее все это проникает в каждый город и каждый дом. Пленки, фильмы, книги, журналы, плакаты, брошюры, драматические видео- и аудиоспектакли, полосы в газетах, фургоны с громкоговорителями, еженедельные комиксы для детишек, людская молва, изощренная реклама… словом, Янси повсюду. Непрерывным потоком.

Подхватив со столика у дивана еженедельный журнал, он указал на передовицу:

– Пожалуйста. «Как с сердцем у Джона Янси?» Основной посыл: что мы без него будем делать? Гвоздем следующего номера станет состояние его желудка. Подходов у нас миллион, – ядовито закончил Сиплинг. – Пролезем в любую щелку… а называемся янсменами. Такая вот новая форма искусства.

– А что вы сами, создатели Янси, думаете о его проповедях?

– Пустозвонство. Очковтирательство.

– Стало быть, из вас в него никто не верит?

– Вот именно! Бабсон – и тот смеется, а ведь он над нами главный. Главнее него только те, кто чеки подписывает. Господи боже, если мы сами поверим в Янси… если всерьез начнем думать, будто эта галиматья чего-либо стоит…

Лицо Сиплинга исказилось, словно от невыносимой боли.

– Такие дела, – подытожил он. – Но с меня хватит. К черту все это!

– Почему же? – с искренним любопытством спросил Тавернер, помня, что шейная гарнитура под воротничком транслирует весь разговор домой, в вашингтонскую штаб-квартиру. – Интересно, что побудило вас… отколоться?

Сиплинг, склонившись вперед, окликнул сына:

– Майк, отвлекись от игры и подойди сюда. Майку десятый год, – объяснил он Тавернеру. – Янси он знает с младенчества.

Майк нехотя подошел к