"Нет". — "Жена молодая, симпотная?". — "Угу". — "Хм… Вот этого тоже не догоняю. Что вы все находите в этих телках западных? Братки у меня тоже некоторые тащатся от них. Да и в школе, помнишь, пацаны слюни пускали на певичек, актрисок западных? И ты пускал, помню. Типа такие они все классные, такие красивые, сисястые, ногастые, размалеванные, в брюликах все… Я и тогда такой подход не просекал и сейчас не просекаю. Наши-то девки намного лучше. И красивей, и вообще… Свои они, понимаешь? Теперь-то много типа западных телок, теперь-то их, как у дурака фантиков, а таких, как раньше, — раз-два и финиш". — "Каких "таких"? — "Чистых. Понимаешь, Толян, чистых, настоящих, которые улыбаются по-настоящему и плачут по-настоящему. С такими и в постели кайфа больше получаешь. Знаешь, кто у меня была первая женщина? Только за лавку покрепче ухватись, чтоб не рухнуть. Ленка Ворожеина!". — "Серьезно?". — "Ага. И знаешь, когда у нас с ней все склеилось? На выпускном вечере". — "Как это вы ухитрились?". — "А вот так. Вы тогда ночью с пацанами и девчонками в парк, по-моему, пошли. А мы с ней весь вечер как-то вместе кучковались. С самого начала. Так получилось, случайно. Базарили, танцевали, потом по городу гуляли, рядом шли. Но я и не думал тогда, что такой суперприз меня ждет. Не знаю уж, что на нее нашло, почему она именно меня осчастливить решила… Но решила. И вот когда вы в парк ломанулись, она меня в гости позвала. Но не к себе домой, а на квартиру к тетке ее, что ли… Не помню. Короче, там квартира пустая была родственницы Ленкиной, где Ленка к выпускным экзаменам готовилась. Чтобы в тишине. И у нее, короче, ключи были. Мы пришли и…".

И Венька посвятил Толика в романтичную историю своего плотского грехопадения, заедая рассказ вареной картошкой с помидорами. Посвятил во все детали и нюансы, живописуя, как возился с пуговицами и застежками; как стаскивал с одноклассницы юбку и то, что было под ней; как неуклюже они с Ленкой тыкались друг в друга лбами и губами; как он сперва боязливо касался и гладил, а затем мял и тискал, словно стараясь вобрать ладонями все Ленкино тело, сграбастать его, будто глину; как Ленка подстелила под себя какую-то футболку — чтобы кровь не испачкала диван, но она все равно испачкала, и они потом оттирали ее в ночи стиральным порошком и хозяйственным мылом; как Ленка заплакала, когда все произошло, а Веньке, отвернув лицо, говорила, что плачет от счастья. "И ведь ничего мы тогда не умели и сделали все кое-как, а все равно — какой был кайф! Душевный кайф! — Венька закурил, лязгнув зажигалкой. — Курить будешь, Толян?". — "Нет, не хочу". — "Вот… Что за кайф был! Никакая проститутка тебе такого кайфа не даст". — "Твои восторги понятны и объяснимы, Венька. Первый сексуальный опыт — это при любом раскладе очень яркое впечатление. Одно из самых ярких в жизни, если не ярчайшее. Что для мужчин, что для женщин. Даже если этот опыт был не очень удачным с технической, так сказать, точки зрения". — "Да харэ умника из себя строить! "Первый сексуальный", "техническое зрение"… Дело не только в этом. Пацанами, помню, мы все сокрушались: почему, дескать, у нас нет проституток, как на Западе? Сейчас — пожалуйста, проституток, поди, больше, чем на этом долбаном Западе. И что? Любая проститутка для тебя, если хошь, в макраме сплетется, а все одно не сравнится она с настоящей бабой, которой добиваться надо. Не всякую за налик-то на шампур насадить можно, не всякую. Это и возбуждает. И если уж такая баба отдает тебе свое тело, то она не только тело, но и душу тебе отдает. Она душу свою для тебя в макраме готова заплести и расплести. Бесплатно, просто так. В этом весь кайф, ущучил, Толян? Что ты не только телом ее владеешь, вертишь его, как хочешь, но и душу". — "Как это "просто так"? Она в этот момент тоже кайфует, тоже тело свое ублажает. Не знаю, как там насчет души, но что касаемо плоти, то женщины, между прочим, от секса гораздо больше кайфа получают, чем мужчины. Научный факт". — "Ну, и что? Мужику-то это только в радость! Тебе же еще кайфовее, когда ты знаешь, что не только сам кайф получаешь, но и бабу заставляешь орать от удовольствия. А не шмаляешь в пустоту кромешную, как с проституткой… Я в проститутках толк знаю. Много я их в свое времечко помусолил. Пока не женился. С тех пор завязал". — "Так сильно любишь жену?". — "Очень люблю". — "Кто она у тебя?". — "Ника". — "Кто?!". — "Что ты опять шары выкатил? Ника — моя жена".

Толик упер глаза в столешницу. Венька дымил, сквозь дым зорко наблюдая за однокашником. "Давно вы женаты?", — спросил, наконец, Толик. — "В октябре два года будет. Я ее случайно в Москве нашел. У нас там с пацанами как-то заварушка была ночью. Ну, короче, подстрелили гвардейца моего. Мы рану рубашками, тряпками какими-то замотали, а кровь все идет и идет. Вижу, не успеем до нашего доктора довезти — изойдет кровью. Что делать? Ночь-полночь… Ну, и завернули в первую попавшуюся больницу. Не умирать же хлопцу. Думаю: хрен с вами, сейчас всех врачей, санитарок и уборщиц в больнице в шеренгу построю, всех в лицо запомню, все фамилии перепишу. Если какая-нибудь сколопендра ментам сдаст — из-под земли потом достану и обратно в землю положу. Приезжаем, а там — Ника… Дежурила в ту ночь. Бывают же такие вещи на свете… Она после школы в мединститут поступила, потом в больницу эту попала. Отец у нее по пьяни под электричку угодил, погиб. Потом мать умерла… Короче, она совсем одна осталась. В больнице этой за копейки вкалывала от зари до зари. Я потом долго за ней ухаживал. Она меня поначалу всерьез не воспринимала, ну, типа чисто как с другом со мной общалась, с бывшим одноклассником. Но я не отступался. Потому что просек сразу: только такая жена мне нужна. Ты помнишь, она же в классе у нас самой красивой девчонкой была. А я в школе вообще к девчонкам подойти боялся, а к ней — особенно. А когда ночью в Москве ее увидел, чуть челюсть на пол не уронил: никогда таких красавиц не встречал. Куда там моделькам этим концлагерным… Но я не только из-за красоты на нее запал. Настоящая она, понимаешь, человечная. Не сдала она нас ментам. Да и не могла сдать.