касательство к армии, ну а если имели, я для такой страны работать не хочу. – Джонни посмотрел на Х.К. – Как говорил мой наставник, то, что я защищаю, не страна, как таковая. Я защищаю Конституцию. А тех, кто под предлогом защиты страны нарушает Конституцию, защищать не стоит.

– Отлично, в самом деле блеск, – довольно сказал Ян И. Рана. – Жду продолжения.

Джонни огляделся в комнате для свиданий, потом перевел взгляд на Х.К., который, покачиваясь, молча сидел на посетительском стуле.

– Ты обещал мне помочь. Я уже почти не помню, как выглядит моя дочка.

– Да-да, конечно.

Он встал и пошел к двери.

В комнату вошла Ребекка, сдержанно поздоровалась. За руку она вела девочку. Ингрид стала длинноногой шестилеткой, волосы туго заплетены в мышиные хвостики, свисающие до плеч. Джонни шагнул к ней, подхватил на руки, вдохнул ее запах, потом поставил на пол.

– Мама говорит, что в тюрьму сажают, если сделал что-то плохое, – сказала она, с любопытством глядя на него.

– Так и есть, – кивнул Джонни.

– Ты сделал что-то плохое?

– Я сделал много плохого.

Эпилог. Хозяйская каюта

Судно «хуртигрутен» было гибридным, настолько современным, что его не посылали в обычные рейсы. Пассажирские каюты на носу под командной рубкой меблированы в минималистском скандинавском вкусе и выдержаны в изысканно-холодноватой палитре серого, бежевого и коричневого, трехместный серый шерстяной диван за группой кресел и панорамные окна, выходящие на нос.

Саша стояла перед зеркалом в просторной ванной.

– Как тебе, Мадс?

– Зеленый не твой цвет, Саша.

Она бросила зеленый жакет на стул.

– Надень твид, – продолжал муж, – он неподвластен времени и элегантен. Сиять должны твои слова, а не блейзер.

Мадс шутливо подкрался сзади, обхватил ее за талию и поцеловал в шею.

С довольной улыбкой Саша закрыла глаза.

– Ты знаешь, я очень тревожился за тебя, за нас. После смерти Веры по-настоящему тревожился. Впервые.

В зеркале она перехватила его взгляд.

– Ты был совершенно ни при чем, Мадс. Речь шла обо мне самой.

Он поцеловал ее волосы.

– Мне нужна минутка-другая для себя, Мадс. Ты же знаешь, сегодня большой день.

Улав сказал, что на сей раз «хозяйскую каюту» должны занять Саша и ее семья. И подмигнул: дескать, шутка, вполне позволительная патриарху в семье, которая вела происхождение именно от судовладельцев, но легкость, владевшую Сашей в последние недели, как ветром сдуло. Она разом вернулась в 1940 год, нет, вернулась в те недели после смерти Веры, когда все было поставлено на карту, лишь позднее мир опять пришел в равновесие. В новое равновесие.

В дверь постучали. Саша открыла. На пороге стояли Греве и отец.

– Сири, оставишь нас с папой на минутку одних?

Адвокат вежливо кивнула и исчезла. Само собой, о том, что произошло тогда в ее кабинете, она молчала и молчит как рыба.

Улав шагнул в каюту. Непокорные, седые на висках волосы, глубоко запавшие пронзительные глаза, уши, оттопыренные, когда волосы коротко подстрижены, рот, окруженный складками по обе стороны носа. Но одет менее официально, чем обычно, – полотняная рубашка с подвернутыми рукавами, джинсы и мокасины. Он прошел прямо к мини-бару, достал бутылку пива.

– Ты, наверно, не будешь?

– С каких это пор ты пьешь с утра?

Улав широко улыбнулся:

– Я пенсионер, Александра. Уже сбросил десяток лет. – Улав отпил большой глоток пива. – Давно надо было уйти, это лучшее решение, какое я принял. Обойдусь без нелепого обмена любезностями с международным бомондом, который знать не знает, на каком континенте находится. Никаких больше козней, никаких рассерженных членов правления, никаких препирательств со строителями, бизнесменами или кислыми нобелевскими лауреатами.

– Спасибо, подбодрил, – сказала Саша.

– Сказав «а», скажу и «б»: эта конференция важна. Пора отделаться от призраков «Принцессы».

* * *

Чудесный день в середине июня. Волна сибирской жары нахлынула с востока на Северную Норвегию, солнце светит день и ночь, любопытные мелкие суденышки кружат подле судна, морские орлы парят в вышине, на горизонте виднеются контуры Лофотенской Стены, затянутой знойным маревом. Судно отчалило из Будё нынче утром. SAGA Arctic Challenge – конференция по геополитике, изменениям климата и прочим актуальным проблемам Северного полушария – состоится прямо на борту и продлится два дня, за это время они пройдут через Лофотены и Вестеролен до Тромсё.

Судно сбавило скорость. Три гудка. Улав подошел к поручням, бросил за борт венок.

– Так мы чтим утраты нашей семьи и место гибели «Принцессы Рагнхильд». Покойтесь с миром, все, кого забрало море, – произнес он. – Дорогие друзья, у меня есть для вас новости.

Как всегда, начинал он слегка нерешительно, будто ему требовалось несколько секунд, чтобы набрать обороты.

– Некоторые из вас знают: это памятное и скорбное место для нашей семьи. Здесь в сороковом году погиб в волнах мой отец, и беда развела нашу семью. Вот почему это самое подходящее место, чтобы сообщить: отныне в истории САГА начинается новая глава. Рад объявить, что ухожу в отставку, и имею честь передать слово новому главному администратору и главе правления, Александре Фалк.

Под вспышки и бурные аплодисменты Саша поднялась на подиум, чувствуя, как по жилам струится адреналин.

– Моя мантра как шефа САГА такова. Кто мы? Кто мы как нация и как отдельные люди? Лишь немногие места столь ярко характеризуют норвежскую идентичность, как побережье и чудесные острова Лофотенов и Вестеролена, и точно так же нет другого места, которое наложило бы на мою семью больший отпечаток, чем этот район моря. Здесь – морское кладбище. Здесь во время крушения сгинул в пучине мой дед Тур Фалк, здесь отважный шкипер Кнут Иннергорд и его команда спасли из воды сотни замерзающих людей, совершив один из величайших подвигов за все годы войны. Одним из спасенных был мой отец, Улав… – Саша указала на Улава. – Будь добр, вернись сюда.

Улав вяло попытался протестовать, но публика свистела и топала, так что в конце концов он, махая рукой, под бурные аплодисменты поднялся на возвышение.

– К счастью, ты уцелел при крушении, – серьезно сказала Саша, повернувшись к отцу. – С тех пор как учредил САГА, ты вошел в историю нашей страны. И делал все, чтобы защитить ценности, которыми мы дорожим, – защитить от радикальных сил, во имя свободы и демократии. Будущее, как говорится, предугадать трудно. Но я, дорогой Улав, обещаю продолжить твою работу. С врагами демократии и свободы мы будем бороться всеми средствами, какие у нас есть. Ибо это ценности, стоящие превыше всего. Потеряв свободу, мы потеряем и все остальное. Я посвящу свою жизнь борьбе за то, во что веришь ты.