— Никак не могу. Там уже договорились об автобусе, да и вообще состоится только два представления. А мальчики так давно этого ждут, бедняжки! — На лице Дорис появилось выражение смирения. — Ничего не поделаешь, придется ехать. Но я тебе помогу, пожарю макрель и успею уложить Нэнси. Вот не повезло — пропущу такое событие! Целый век мужчина к нам не заглядывал! Но что поделаешь…

Даже не вспомнив об Амброзе, Пенелопа спросила:

— А Эрни разве не мужчина?

Однако бедняга Эрни тут же был отвергнут:

— Ну да, он мужчина, конечно. Но он не считается.

И, разволновавшись, точно две юные девицы, они принялись хлопотать: почистили столовое серебро, вымыли хрустальные бокалы, Лоренс тоже явно оживился, он поднялся из своего кресла и осторожно спустился в подвал, где в былые счастливые дни держал внушительный запас французских вин. Теперь от них, можно сказать, ничего не осталось, но все же вернулся он с бутылкой дешевого алжирского вина и запыленной бутылкой портвейна, который затем с чрезвычайной тщательностью процедил через фильтр. Большего уважения к гостю проявить было просто невозможно, и Пенелопа это отметила.

В двадцать пять минут восьмого, когда Нэнси уже заснула, а Дорис с мальчиками уехала и все было готово к ужину, Пенелопа, перепрыгивая через ступеньки, поднялась в свою комнату. Она надела чистую блузку, сунула ноги в красные теннисные туфли, расчесала волосы и заплела косу, а потом свернула ее кольцом и пришпилила на затылке. Пудры и помады у нее не было, но духов немножко оставалось, и она надушилась. Критический взгляд в зеркало принес ей мало утешения. Типичная гувернантка! Она отыскала нитку пунцовых бус, нацепила их и в этот момент услышала, как заскрипела и хлопнула внизу калитка. Пенелопа подошла к окну: по благоухающему саду, по тропинке шел к дому Ричард Лоумакс. Он тоже переоделся, сменив полевую форму на обычную, цвета хаки, и портупея его была начищена до блеска. Под мышкой у него торчал сверток, в котором могло быть только одно — бутылка.

С той минуты, как они распрощались, Пенелопа сгорала от нетерпения снова увидеть его. Но теперь, глядя, как он приближается к дому, — еще несколько шагов, и позвонит в дверь, — она запаниковала. Ноги у нее похолодели, — Софи всегда говорила: «Это значит, сердце упало», — и она вдруг пожалела, что пригласила Ричарда. Что, если вечер не удастся? Дорис помогла бы ей, она такая болтушка, но вот и ее нет. И вообще, очень может быть, что она ошиблась, что Ричард Лоумакс совсем не такой, как ей показалось. Этот восторг, что вдруг охватил ее, необъяснимое ощущение счастья, близости и понимания, — может, все это ей только почудилось? Просто после долгих проливных дождей засияло солнце?..

Она отошла от окна, последний раз взглянула на себя в зеркало, поправила нитку бус на шее и вышла из комнаты. Звонок застал ее на лестнице. Она пересекла холл и отворила дверь.

— Надеюсь, я не слишком поздно и не слишком рано? — улыбаясь, сказал Ричард.

— Как раз вовремя. Нашли дорогу?

— Без всякого труда. У вас прекрасный сад!

— Шторм не пошел ему на пользу. — Пенелопа отступила в сторону. — Входите.

Он вошел, стянул с головы зеленый берет со значком. Пенелопа закрыла дверь. Он положил берет на комодик и повернулся к ней.

— Это для вашего отца, — сказал он, протягивая ей сверток.

— Спасибо, он это оценит.

— Он пьет шотландское виски?

— О да…

Кажется, все будет хорошо и она не ошиблась в нем. Он человек незаурядный. В нем есть что-то особенное, не только обаяние, но и удивительная простота. Она помнила, каким мучительным испытанием обернулось пребывание в Карн-коттедже Амброза, когда от напряженности и непривычной тишины в доме все стали раздражительными и капризными. С этим же высоким майором в дом вошли мир и покой. Так приходит старый друг, с которым давно не виделись, — возобновить знакомство, обменяться последними новостями. И Пенелопу снова охватило ощущение, что так уже было, что она вернулась в прежнюю жизнь. Теперь это ощущение было сильнее, чем в первый раз. Оно было настолько сильным, что ей представилось: дверь распахивается и в гостиную, смеясь и что-то весело говоря, входит Софи, она обнимает Ричарда и целует его в обе щеки. «Ах, мой дорогой, — говорит она, — а я все ждала, когда же ты к нам заглянешь».

— …только у нас уже давно нет ни единой бутылки. Папа́ придет в восторг. Он ждет вас в гостиной. — Она подошла к двери и раскрыла ее. — Папа́, пришел наш гость… и принес тебе подарок…

— И сколько же вы пробудете в наших краях? — спросил Лоренс.

— Не имею ни малейшего представления, сэр.

— Но не сказали бы, даже если бы имели. Как вы думаете, мы будем готовы к высадке в Европе в будущем году?

Ричард Лоумакс улыбнулся, но ничего определенного не сказал.

— Будем надеяться…

— Эти американцы… не очень-то посвящают нас в свои планы, остается только гадать, какой сюрприз они нам преподнесут.

— Но на самом-то деле они сюда не отдыхать приехали. Это высокопрофессиональная, совершенно отдельная воинская часть — свои офицеры, своя войсковая лавка, и отдыхают по-своему.

— А вы с ними ладите?

— В общем-то, вполне. Хотя они народ довольно буйный… может быть, не такие дисциплинированные, как наши солдаты, но очень храбрые.

— Вы отвечаете за всю операцию?

— Нет. Командир части — полковник Меллаби. Я всего лишь руковожу учебными тренировками.

— Вам нравится работать с ними?

Ричард Лоумакс пожал плечами:

— Для меня это новое дело.

— А как вам Порткеррис? Вы тут бывали раньше?

— Нет, никогда. Обычно в отпуск я отправлялся на север ходить по горам. Но о Порткеррисе знаю давно, благодаря художникам, которые здесь побывали. Здешнюю гавань я видел на многих картинах в разных музеях — матушка много водила меня по музеям. И знаете, вашу гавань не спутаешь ни с какой другой, узнаешь сразу же. Как ни странно, ничего тут не изменилось. И этот удивительный свет — словно морское сияние. Мне он казался неестественным, пока я не увидел его собственными глазами.

— Да, в нем есть что-то магическое. Все время поражаешься, сколько бы тут ни жил.

— Вы уже давно в Порткеррисе?

— С начала двадцатых годов. Привез сюда жену, как только мы поженились. Дома у нас сначала не было, и мы поселились в моей мастерской. Точно цыгане.

— Портрет над диваном — это ваша жена?

— Да, Софи. Тогда ей еще не исполнилось девятнадцати. Портрет кисти Шарля Ренье. В ту весну мы вместе сняли домик возле Варенжвилля. Считалось, что мы будем отдыхать, но Шарль впадал в беспокойство, если не работал, и Софи согласилась ему позировать. Ему хватило одного дня, даже неполного, но это одна из его лучших картин. Правда, он знал Софи чуть ли не с пеленок, как, впрочем, и я. Когда ты так близко знаешь модель, работается быстро.