Он попал в эти края уже давно, 18-летним, еще будучи юношей, парубком, можно сказать, в составе юношеской сборной (тогда еще СССР) по боксу. Чемпиону Белоруссии по боксу среди юношей в среднем весе было оказано редкое доверие – не опозорить страну на чемпионате Европы, проходящем в тот год в Голландии. Он и не позорил первые два круга, нокаутировав румына в первом раунде, а затем итальянца – во втором. Но потом среди других членов сборной – стойких, непримиримых и идеологически выдержанных, его вычислили плохие дяди. Парубка соблазнили, угадав в нем лютую страсть к деньгам и легкой жизни. Убедительные победы в первых двух боях сделали его (вновь обратимся к советским штампам) лакомой приманкой для грязных дельцов преступного мира.

Тайные переговоры ночью возле отеля убедили эмиссаров теневого бизнеса в том, что их выбор правилен. Другой спортсмен из сборной плюнул бы им в лицо при первой же попытке контакта и ушел, гордо насвистывая мотив гимна Советского Союза. А этот же продал Родину сразу и без колебаний. Он опозорил ее, сбежав из отеля буквально следующей ночью, в поисках легкой наживы, которую ему обещали грязные дельцы мерзопакостного подпольного тотализатора.

Его зафрахтовали на бои без правил – новый еще в те годы вид подпольного спортивного бизнеса. И как всегда, под заманчивой личиной предложения таился подлый обман. Легкая нажива оказалась ох какой нелегкой! Приходилось сколачивать себе первоначальный капитал в буквальном смысле слова кулаками. Но когда все же сколотил, он отошел от дел. Не от всех, конечно. Он устранился от прямых драк, но при этом прибыльном бизнесе все же остался. Он открыл свое дело, не новое, но успешное. Как фрахтовали его, так и он теперь начал поставлять юношей-гладиаторов из стран СНГ – из Белоруссии, России, Украины и других – для кровавых подпольных драк. В разгар перестройки о нем на Родине, разумеется, забыли, газетный шум вокруг его фамилии, когда он сбежал из сборной и соответственно из страны, длился ровно один день, да и не был этот шум таким уж громким, в конце концов он был ведь не Барышников какой-нибудь, чтобы о нем кричали во всех СМИ.

Поэтому, когда через несколько лет в странах СНГ стал появляться голландский гражданин с изменившимся обликом, повзрослевший и под другой фамилией, на него никто и внимания не обратил. КГБ, а затем ФСБ не до него было, самим надо беспокоиться, как бы сохраниться. Многие сотрудники в чалмах и шароварах, которые в сочетании с их мрачными лицами выглядят странновато, до сих пор стоят у дверей ресторанов и казино, встречая гостей. Угрюмое лицо со следами неукоснительной дисциплины, наработанной десятилетиями, дурацкая чалма с крупным стеклом посередине; они немного стесняются, они не могли бы представить себе, например, товарища Дзержинского в такой чалме или тюбетейке; они в другое время с наслаждением расстреляли бы из «калаша» всех этих гостей с их «Мерседесами» и джипами, но… привыкли. Стерпится, как говорится, слюбится, а зарплата хорошая.

Короче, всем им было не до паренька, когда-то сбежавшего из Советского Союза: и страны той нет, и, в общем, они теперь его где-то понимают. И пареньку вольготно было на Руси и других территориях, он беззастенчиво, не опасаясь ничего, вербовал юношей для боев без правил так же, как в свое время вербовали его. Связи остались, ему даже помогали, и недостатка в «живом мясе», как он выражался, не было никакого. Бизнес развивался более чем успешно.

Лена тем же вечером, когда он с ней, как с хостессой, пообщался, сочла, что парень кандидат в сожители хороший и можно хотя бы попробовать. Но Лена, как мы уже знаем, всегда была склонна к скоропалительным решениям и принимала любые предложения, которые на тот момент казались ей беспроигрышными. И когда после нескольких заходов в бар бывший боксер, не откладывая дел в долгий ящик, как он и привык, предложил Лене бросить работу и переехать к нему, она согласилась без особых раздумий и даже не посовещавшись с Виолеттой. Она заранее знала, что Вета посоветует повременить, подождать, а ждать совершенно не хотелось. Хотелось наслаждаться в богатом доме на шелковых простынях близостью с настоящим крутым, к тому же русским. Надоело уже жить в этом клоповнике с плитой над кроватью; надоело улыбаться любому старому чучелу, которое закажет ее в баре. И она переехала.

Вскоре, однако, выяснилось, что дома боксер установил порядки ринга. Если что-то было не так, он ее бил. Бил, как ему казалось, вполсилы, но его полсилы было вполне достаточно для слабого сотрясения мозга. Кроме того, он требовал, чтобы обед, завтрак и ужин были всегда готовы. И если учесть, что Лена была далеко не лучшим кулинаром в их микрорайоне, то он бил ее еще и за это. Дом, правда, был действительно большой и комфортабельный, с бассейном, сауной и несколькими спальнями, боксер приобрел его сразу, как только решил перебраться сюда из Голландии, но пользоваться удобствами Лена попросту не успевала, так как новый неофициальный муж требовал ко всему прочему еще и стерильной чистоты. А этот сатрап, всякий раз, приходя вечером, проверял. И если замечал хотя бы пыль на экране телевизора, Лена снова получала затрещину. Короче, очень быстро жизнь в богатом особняке стала невыносимой, она уже ненавидела своего нового избранника и только и искала предлог, как бы смыться отсюда без физических потерь. Она догадалась наконец, что попала в элементарное рабство. Уехать или отлучаться из дома без него ей было запрещено, а сторож и одновременно садовник (китаец, мастер, как водится, кун-фу, у-шу и чего-то ещё) ее не любил и следил за каждым шагом. Словом, она попала в переплет.

В другом крыле дома жил девятилетний сын боксера от первого брака с голландской гражданкой, которую покорили в свое время его мускулы и зверская манера добивать противника. Она всегда ставила на него и всегда выигрывала… до тех пор, пока не захотела испытать его зверство на себе в постели. Год парень не проявлялся, но после рождения сына она на собственной шкуре познала все его казарменно-уголовные замашки. После развода боксер сына отобрал, решил воспитывать его единолично, лишь временами отпуская погостить к матери. Отобрать было нетрудно, достаточно было сказать спокойной фламандской бабе, что в противном случае автокатастрофа будет для нее самым простым вариантом. Свое спокойствие фламандка нарушать побоялась, она предпочла не связываться с новым русским беспределом, с которым тогда только-только начал знакомиться Старый Свет.

Так вот, сын боксера попал под тот же пресс характера своего отца, под гнетом которого стонало все окружение. Чудного, мягкого, образованного мальчика папа, например, заставлял драить туалеты. Тот плакал, но драил. Если отцу что-то не нравилось, он заставлял переделывать работу, то есть передраивать. И так до 15 раз. Он, видно, считал, что спартанские трудности должны закалить характер мальчика и воспитать в нем твердость и навыки выживания в джунглях развитого капитализма. Но мальчик был явно склонен к музыке и рисованию и очень страдал от отцовского мракобесия. Когда же Лена увидела в первый раз, как рабовладелец-папа бьет смертным боем и своего маленького сына за какую-то невинную шалость, она не выдержала и решила, что момент для разрыва наступил, а повод для него – у нее в кармане.

Лена сдала боксера в полицию со всеми потрохами. Она была в курсе всех его потрохов: парень не брезговал, между прочим, и перевозкой наркотиков в те страны, куда ездил вербовать бойцов. Лена уже через месяц знала, где у него лежат упаковки таблеток экстази, которые так нравились молодежи в московских дискотеках. И однажды под утро ей удалось улизнуть из дома и добраться до Виолетты. Она сидела под дверью два часа, пока у Веты не окончилась рабочая смена в баре. Новый сбивчивый рассказ об очередном падении подруги привел Виолетту в бешенство, она сама готова была избить Лену за то, что она так редко звонила и опять с ней не посоветовалась. Но пожалела в очередной раз.