на другие просеки, сверялись с компасом, пытались вернуться. Роман ругал себя, а я не мог понять, почему так. Раньше я бродил по лесу и всегда знал, в каком направлении возвращаться. Сейчас нет. Наверное, из-за того, что дома в Чагинске у меня не оставалось. Я не очень боялся, что мы заблудились окончательно, не сомневался, что к вечеру выйдем. Или к утру.

Но начался дождь, с редких капель, потом они потяжелели, и над лесом повисла низкая серая вата, не ливень, но занудный бесконечный дождь. Мы промокли и свернули в лес, здесь было суше, однако скоро мы умудрились потерять просеку, и вернуться к ней не получилось. Компас направление показывал весьма приблизительное, но другого определить мы все равно не могли — и отправились в указанном стрелкой. Надо было куда-то идти. Правильная тактика в таких ситуациях — сидеть на месте, однако я сомневался, что нас будут искать. Даже наверняка не будут.

— Поэтому нам надо выйти к реке, — рассказывал я. — Вокруг Чагинска три реки и железная дорога. Если держаться хотя бы приблизительно на юг, выйдешь либо к Нельше, либо к железной дороге…

Рома молчал. Как-то он слишком погрузился в себя, я пытался его разболтать.

— Рано или поздно мы выйдем. Если мы окончательно заблудились, то мы можем выйти в верховья Ингиря. Ингирь отличается от Нельши, его нельзя спутать, другая вода…

Роман молчал.

— Главное, вовремя устроиться на ночлег. Если заблудился, к ночлегу лучше подготовиться заранее, а не в последний момент. Топор есть, поставим шалаш. У тебя нет спичек? У меня есть — значит, не замерзнем…

Я болтал и болтал, нарушая тишину, которая постепенно становилась все гуще. Наверное, мне самому не нравилась эта тишина и я пытался заполнить ее своим голосом.

Скоро моя тактика сработала, Роман разговорился. Но рассказывать начал сущую ерунду, в основном про то, что он в последнее время не может никуда дойти, не шел в комнату — попал в другую, а шел в комнату — порвал мениски. И дело никакое доделать не получается, и все это еще до Чагинска началось, наверное, это связано с проблемой двухтысячного года, думали, что проскочили, однако никуда мы не проскочили, просто перестали различать. А это самое важное — различать, он это недавно понял, а раньше не различал, как в очках…

Шли.

Около четырех часов дня мы услышали сигнал электровоза и двинулись в его сторону. К шести выбрались к Нельше, к крайнему дому.

Сейчас в Нельше пять домов, раньше было пятнадцать; во время войны здесь располагалась районная маслодельня, и масло отсюда поставлялось в воюющий Сталинград. Единственная улица 2-я Отдельная была засыпана свежими опилками, я умудрился запнуться за корягу и упал в них. Опилки немедленно распространились под мокрой одеждой, расползлись и стали колоться, и я знал, что от этого никакого спасения нет.

До Чагинска нас довез порожний грузовик, возвращавшийся на карьер.

Над РИКовским мостом висела туча, дождь затянул город, наступили сумерки; мы, хлюпая по лужам, пробирались через мглу. Роман промерз, икал и трясся; шагали по улицам мимо старой музыкальной школы, мимо «Культтоваров» и книжного, а дальше «Растебяка» светила оранжевыми фонарями сквозь вечернюю муть и распространяла запах печеного хлеба и мяса, не зайти в нее было невозможно. Пускать нас не хотели, я стал звонить Механошину, пустили.

Кафе было заполнено рабочими с карьера, мы устроились возле стены, заказали две растебяки, двести водки и четыре пива. Для начала выпили водки, мы промокли и замерзли, водка была кстати. Роман занюхал мокрым рукавом, а я, выждав минуту, выпил полкружки пива, и это было хорошо, я закрыл глаза и убедился, что действительно хорошо.

Водка с пивом подействовала сразу, стало теплей, легче и осмысленней.

Я подумал, что сейчас выпью, закушу, а потом еще выпью. В превентивных целях. Съем растебяку. Возьму с собой пирожков с картошкой, с семгой и с яблоком. По пути куплю в магазине три бутылки бельгийского. Залезу в койку, стану есть пирожки, запивать пивом и слушать, как дождь по шиферу стучит. Кажется, под койкой я видел валенки, надену на ночь.

— А я сыр люблю, — сообщил Роман.

— Рад за тебя. Что думаешь дальше делать?

— Будем искать.

Принесли растебяки на деревянных досках. Роман попытался резать ее ножом, но я показал, как надо — кусать и не выделываться. Сегодня растебяка оказалась особенно хороша, запеченная и одновременно сочная. Повар не пожалел рыбы, и, похоже, это был действительно судак, не пожалел сыра и рубленой зелени, и когда растебяка испеклась, влил в нее черпак янтарной налимьей ухи; под растебяку мы выпили еще водки.

Аппетит разыгрался. Стало теплее, я снял куртку и чувствовал, как вода испаряется с одежды, в «Растебяке» было тепло и хорошо, и…

Выпили еще.

— Наверное, я ошибался, — сказал Роман. — Наверное, никто не собирался нас… преследовать…

— Конечно, не собирался. Мы никому не нужны. И это печально.

Я налил еще водки, а Роман сказал, что непременно закажет груздей в сметане, после горячих закусок полагается отведать холодных, а грузди — это что надо.

Я отсоветовал, указав на то, что грузди пойдут лишь в августе, а сейчас они наверняка прошлогодние, вместо груздей лучше взять жаренных в сметане карасей, если караси приготовлены правильно, это вкусно. Роман согласился с карасями, мы заказали по тарелке.

— Ты был прав. — Роман взялся за пиво. — Никому мы не сдались… Слушай, если дождь начнется, то он будет идти и идти, так мне почему-то кажется…

— Дождь будет всегда.

Быстро подали карасей. На глиняных тарелках, с печеной картошкой в мундирах, сметанным соусом и маринованными опятами.

Мы допили водку и закусили карасями.

Караси оказались приличными. Отлично пожаренными, мелкие кости полностью растворились, мясо стало нежным, но и плотным одновременно, размер средний. Кожица хрустящая, панировка правильная, сметанный соус густой.

— Вкусно, — сказал Роман. — Витя, ты сечешь в жратве…

— Немного… Девушка, еще порцию! И два «Кологривс-кого»…

Официантка приняла заказ.

Я чувствовал, что водка ударила в голову необыкновенно приятно, в «Растебяке» подавали хорошую водку и отличных карасей, пиво неплохое, хотя в «Чаге» гораздо лучше… Жаль, что «Растебяка» далеко от дома Снаткиной, я мог бы заглядывать сюда каждое утро, есть сырники, тут наверняка чудные сырники…

— Тут хорошо, — сказал Роман.

— Тут нормально.

В кафе вошел Федор, осмотрелся, заметил нас.

— Опять бухаете, — с завистью вздохнул Федор и сел за наш столик. — Молодцы. А мы без выходных третий месяц…

Про выходные он, думаю, приврал.

— Мы не бухаем, — возразил Роман. — Мы возвращаемся с поисков, промокли, решили