обоих и всякий раз им завидовал. Они поднимались вверх на вершины, в то время как я был зажат со всех сторон, но не горами, которые я так любил, а грудой бесконечных трудных дел. Нередко мне хотелось набраться мужества, пустить побоку работу и, повернувшись спиной к цивилизованному миру с его сомнительными радостями, отправиться вместе с друзьями на поиски Истины. От этого меня удерживали лишь общепринятые каноны, сознание того, что у меня удачно складывается карьера, и было бы чистым безумием все это бросить. Мой жизненный путь был предрешен, и менять его было поздно.

Я возвратился в Англию в середине сентября и был удивлен, не найдя среди огромного вороха ожидающей меня корреспонденции ни одной весточки от Виктора. Он обещал написать и рассказать о том, что они видели и как прошло их путешествие. Дома у них по телефону никто не отвечал, и я никак не мог связаться с ними. Поэтому я дал себе зарок написать Виктору, как только немного разгребу кипу деловой почты.

Через несколько дней, выходя из своего клуба, я столкнулся с нашим с Виктором старым приятелем, который остановил меня на минуту, чтобы задать несколько вопросов о моей поездке, а потом вдруг, когда я уже сбегал по ступеням, обернулся и окликнул меня:

— Какая ужасная трагедия с беднягой Виктором. Ты собираешься навестить его?

— О чем ты говоришь? Какая трагедия? — воскликнул я. — Несчастный случай?

— Он в тяжелом состоянии в частной лечебнице здесь, в Лондоне. Нервный срыв. Его ведь покинула жена.

— Бог мой, быть того не может!

— Но тем не менее это так. В этом вся беда. Он ведь был очень к ней привязан.

Я был в шоке. Стоял и тупо смотрел на приятеля.

— Ты хочешь сказать, что она ушла от него к кому-то другому?

— Не знаю. Полагаю, что да. От Виктора ничего невозможно добиться. Как бы то ни было, он здесь, в клинике, в тяжелом нервном расстройстве уже несколько недель.

Я попросил его дать мне адрес лечебницы и сразу же, без минуты промедления, вскочил в такси и поехал туда.

Сначала мне сказали, что Виктор никого не желает видеть, и тогда я достал визитную карточку и написал на оборотной стороне несколько строк. Я заверил сестру, что меня он не откажется принять. Сестра вернулась и отвела меня наверх, в комнату на втором этаже.

Когда она открыла дверь, я испугался, увидев осунувшееся, изможденное лицо Виктора, сидящего в кресле у газового камина. Его трудно было узнать, так он исхудал и изменился.

— Старик, дорогой мой, — сказал я, подойдя к нему. — Я только что узнал, что ты здесь.

Сестра затворила дверь и оставила нас вдвоем.

К моему великому огорчению, глаза Виктора при виде меня наполнились слезами.

— Все хорошо. Не обращай на меня внимания. Ты ведь знаешь, я все пойму.

Мне показалось, он не в состоянии произнести ни слова, он сидел сгорбившись, в халате, и слезы текли у него по щекам. Я ни разу в жизни не чувствовал себя таким беспомощным. Он указал мне рукой на стул, и я, пододвинув его поближе к нему, сел. Я решил, если он не захочет говорить со мной о том, что случилось, я не буду давить на него. Мне лишь хотелось утешить его, чем-нибудь помочь.

Наконец он заговорил, и я с трудом узнал его голос.

— Анна ушла, — сказал он. — Ты слышал об этом? Она ушла от меня.

Я кивнул и положил руку ему на колено, будто передо мной был мальчишка, а не мужчина тридцати с лишним лет, мой ровесник.

— Я знаю, — сказал я как можно мягче. — Все образуется. Она вернется. Я уверен, ты вернешь ее.

Он покачал головой. Я никогда не видел такого отчаяния. И при этом такой глубокой убежденности.

— Нет, она никогда не вернется. Я слишком хорошо знаю ее. Она нашла то, что искала.

Без жалости невозможно было смотреть, как он погружается в свое горе. И это был Виктор, всегда такой сильный и уравновешенный.

— Кто он? Где она его встретила?

Виктор уставился на меня в недоумении:

— О чем ты говоришь? Она никого не встретила. Это совсем не то, о чем ты думаешь. Будь так, все было бы много проще…

Он замолчал и беспомощным жестом уронил руки на стол. И вдруг в нем снова что-то надломилось, но на этот раз не от слабости, а от симптома более опасного — он задрожал от ярости, бессильной, бесплодной ярости человека, который сражается, заведомо зная, что ему не одолеть какую-то более мощную силу.

— Ее увела гора, — сказал он. — Эта проклятая Богом гора Монте Верита. Там есть секта, тайный орден, они закрылись от всех там навеки — на этой горе. Мне никогда не приходила в голову мысль, что такое может существовать, я ничего об этом не знал. И теперь она там, на этой проклятой горе… на Монте Верита.

Я просидел у него в лечебнице до вечера, всю вторую половину дня, и постепенно мне удалось услышать его историю с начала до конца.

Само путешествие, по его словам, было приятным и прошло без приключений. В конце концов они добрались до туристского центра, откуда предполагали начать знакомство с местностью непосредственно под Монте Верита. И тут они столкнулись с трудностями. Край был Виктору не знаком, жители показались угрюмыми и недружелюбными.

— Они совсем не похожи на горцев, которые так приветливо встречали нас с тобой в прошлые годы, — продолжал он свой рассказ. — Они говорят на непонятном патуа[11] и производят впечатление умственно отсталых. Меня они поразили именно этой своей тупостью. Они грубые и какие-то недоразвитые, как из каменного века. Ты ведь помнишь, когда мы с тобой ходили в горы, местные жители старались помочь нам и мы всегда находили проводников. А тут все было иначе. Когда мы с Анной пытались узнать, с какой стороны легче подойти к Монте Верита, парни, к которым мы обращались, так нам и не ответили — они тупо смотрели на нас и пожимали плечами. Один из них сказал: «Проводников у нас нет — гора дикая и малоизученная».

Виктор умолк на мгновение и взглянул на меня все с тем же отчаянием в глазах.

— Вот тут я и совершил роковую ошибку, — сказал он. — Я должен был понять, что поход нам не удался, в эти горы во всяком случае, и нужно было предложить Анне вернуться обратно, а потом придумать что-то другое, поближе к цивилизации, там,