удержалась и упала на том узком уступе скалы, где обрывается тропа и где меня покинул проводник. Скорее всего она сорвалась и упала в пропасть там, где у южного отрога горы начинается хребет. И то же самое произошло и с другими женщинами, которые шли этой дорогой, с дочерью старика и с девушками из долины. Все они свалились с обрыва, погибли, и ни одна так и не добралась до цели, до этого скалистого склона между двумя пиками.

Постепенно нагнетающееся напряжение было бы легче вынести, если бы в голосе Виктора я вновь почувствовал прежнюю скованность или какие-то симптомы его первоначального нервного срыва. Но он спокойно сидел здесь, в лондонской лечебнице, в простой безликой комнате с традиционным набором пузырьков и пилюль на столике возле его кресла, куда беспрерывно доносился шум с Уигмор-стрит, и говорил, говорил голосом монотонным и размеренным, как тиканье часов. Для меня было бы естественней, если бы он вдруг обернулся и закричал.

— Я боялся уйти, пока она не появится, — продолжал он рассказывать. — Я был вынужден ждать там, у стены. Облака сгустились и нависли надо мной, теперь они были темно-серые. Все зловещие вечерние тени, которые я слишком хорошо знаю, заползли в небо. На какое-то мгновение все вокруг — и скала, и стена, и прорези окон — окрасилось золотом, а затем, так же внезапно, солнце исчезло. Сумерек не было вовсе. Вдруг начало резко холодать, и наступила ночь.

Виктор ждал у стены до рассвета. Он не спал и, чтобы хоть немного согреться, беспрерывно ходил взад и вперед. К тому времени, когда наступил рассвет, он совсем продрог, закоченел и едва держался на ногах от голода. С собой он взял запас еды им двоим только на полдня.

Здравый смысл твердил ему, что ждать еще день было бы чистейшим безумием. Ему следовало вернуться в деревню за едой и питьем и, если будет возможность, нанять людей и с их помощью собрать поисковую партию. Против своего желания, когда встало солнце, он покинул склон. Повсюду вокруг по-прежнему царило безмолвие. Теперь он не сомневался, что за этими стенами нет живой жизни.

Он обогнул склон, вышел на тропу и в сплошном тумане спустился в деревню.

По словам Виктора, его там ждали и будто знали, что он вот-вот вернется. Старик стоял у входа в дом, а вокруг собрались соседи, большей частью женщины и дети.

Первое, что спросил Виктор, было, не вернулась ли Анна. Даже непонятно почему, но когда он спускался с вершины, вновь вернулась надежда — а что, если она отправилась каким-то другим путем и вовсе не поднималась по горной тропе, и теперь уже вернулась в деревню иной дорогой. Но когда он взглянул на лица вокруг, надежда исчезла.

— Она сюда не вернется, — сказал старик. — Мы же вам говорили, что назад она не придет. Она ушла к ним туда, на Монте Верита.

У Виктора хватило мудрости не ввязываться в спор, прежде чем он не поест. Ему принесли и еду, и питье. Пока он ел, все стояли вокруг и смотрели на него с сожалением. Виктор сказал, что самым мучительным для него было видеть вещи Анны: ее рюкзак, матрац, фляжку для воды, нож — принадлежавшие ей мелочи, которые она не взяла с собой.

Они продолжали стоять возле него и после того, как он закончил завтрак, ожидая, когда он начнет говорить. Он все рассказал старику — как ждал весь день и всю ночь и не слышал ни звука, не видел никаких признаков жизни за узкими оконными прорезями на скалистом склоне Монте Верита. Время от времени старик переводил соседям то, что говорил Виктор.

Когда Виктор умолк, старик сказал:

— Все так, как я говорил. Ваша жена там. Она с ними.

Нервы Виктора не выдержали, и он закричал:

— Как она может быть там? Там нет ни одной живой души. Это мертвое, пустое место. Мертвое уже много столетий.

Старик слегка наклонился и положил руку на плечо Виктора.

— Оно не мертвое. Многие так говорили. Они поднимались туда и ждали, как ждали и вы. Двадцать пять лет назад я тоже ждал там. Вот этот человек, мой сосед, ждал три месяца, день за днем, ночь за ночью, когда много лет назад они позвали его жену. Она так и не вернулась. Никто из тех, кого позвали на Монте Верита, не возвращается назад.

Тогда, значит, она где-то упала и погибла. Все именно так и случилось. Виктор сказал им об этом, доказывал, настаивал на своей правоте и умолял пойти с ним и помочь найти ее тело.

Старик мягко, с сочувствием покачал головой.

— В прошлом мы через все это прошли, — сказал он. — Среди нас есть такие, которые хорошо ходят по горам, знают горы, знают здесь каждый дюйм; они спускались даже но южному склону к самому краю большого ледника, за которым никто не живет. Они не нашли ни одного трупа. Никто из наших женщин не провалился в пропасть. Они не были в горах. Все они на Монте Верита у sacerdotesse.

Убеждать их было бесполезно, сказал Виктор. Бессмысленно приводить какие-либо доводы. Он понял, что надо идти в долину, и если он и там не добьется помощи, отправиться дальше, в какую-нибудь знакомую ему часть страны, где он найдет проводников, которые охотно вернутся сюда с ним.

— Тело моей жены где-то здесь в горах, — сказал он. — Я должен его найти. И если ваши люди не помогут, я найду других.

Старик повернул голову и через плечо назвал какое-то имя. От небольшой группы молчаливых зрителей отделилась девочка лет девяти. Старик положил руку ей на голову.

— Этот ребенок, — сказал он Виктору, — видел sacerdotesse и разговаривал с ними. Прежде и другие дети тоже их видели. Они показываются только детям, да и то очень редко. Она тебе расскажет, что она видела.

Девочка заговорила высоким тоненьким голоском, не отрывая глаз от лица Виктора. Он был уверен, что эту историю она повторяла далеко не в первый раз в присутствии тех же слушателей и теперь уже декламировала ее, как затверженный наизусть урок. Говорила она на патуа, и Виктор не понимал ни слова.

Когда она закончила, старик выступил в роли толмача и по привычке тоже стал декламировать с пафосом и заговорил нараспев, как и она:

— Я была с подружками на Монте Верита. Поднялась буря, и подружки убежали. Я шла, шла и заблудилась, а потом пришла на такое место, где стена и окошки. Я