Движение либертарианства в сторону основных политических течений нивелировало разницу между академическим и народным либертарианством, а вместе с тем и репутацию Рэнд в их кругах. Разрыв между академическим и народным (или «движением») либертарианством начал формироваться ещё в 1940-е, когда такие организации, как Фонд экономического образования, Фонд Волкера и Общество «Монт Пелерин», начали финансировать деятельность профессиональных экономистов, исключая из своих списков популярных писателей, среди которых были Рэнд, Изабель Патерсон и Роуз Уайлдер Лейн. Когда Рэнд разработала концепцию объективизма, профессора при поддержке либертарианских организаций начали проторивать себе путь в учёные круги, и многим удалось начать сотрудничать с Чикагским университетом. Претензии Рэнд на всеобъемлющую философию, а также её отказ признавать других либертарианцев, кроме Людвига фон Мизеса, держали многих её последователей в неведении относительно прогресса либертарианства в научных кругах. Соответственно раннее либертарианское движение формировалось в основном его популяризаторами, такими как Рэнд, Роберт ЛеФевр и Мюррей Ротбард. Теперь народные издания, к примеру A Is A Newsletter, начали обращать внимание на последние публикации из Чикаго, а Фридман вместе с другими светилами смог наладить с движением контакт. К Фридману многие либертарианцы относились с подозрением из-за его разработки системы принудительного удержания налогов, а вот его сын, Дэвид, анархист, проявлял активность в нескольких организациях. Узнав о существовании набирающего обороты народного движения, старший Фридман выступил на конвенции SIL по телефону и стал продвигать группу среди своих студентов[586].

Барьеры между либертарианцами из движения и широких научных кругов, как и из мира политики, начали рушиться. В 1973 г. движение накрыла волна консолидации, инициатором которой по большей части выступало SIL. После многих лет нерегулярных публикаций SIL разорвало свою связь с «Индивидуалистом» Волльштейна, предложив вместо этого оформить подписку на журнал «Разум». К 1973 г. у «Разума», начинавшего как самодельный мимеографированный новостник из Бостонского университета, было уже почти 6000 подписчиков, что сделало его самым успешным либертарным журналом из всех. «Разум» стал первым либертарным журналом, количество подписчиков которого начало насчитывать тысячи со времён «Объективиста» Рэнд. По мере его развития доморощенных либертарных журналов стало появляться всё меньше и меньше. Профессионально создававшийся и издававшийся «Разум» аккуратно отошёл от либертарного экстремизма в сторону большей видимости и респектабельности на основной политической арене.

«Разум» своей распространённостью многим обязан перевороту 1971 г., когда в нём было опубликовано первое пострэндийское интервью с Натаниэлем Брэнденом. Ему хорошо было известно, что либертарианское движение давало ему шанс восстановить свою репутацию среди низов объективизма. Брэнден старался не упоминать своё общение с Рэнд, но открыто говорил о том, что в их взглядах общего становилось всё меньше. Он по-прежнему считал её «одним из величайших умов в истории» и говорил: «[Она] – величайший писатель из всех, кого я читал», но тем не менее мог откровенно говорить о недостатках как в её личности, так и в философии. Брэнден сокрушался по поводу своей роли в так называемой им интеллектуальной репрессивности NBI и выпустил книгу «Отречённое я» в качестве «возмещения некоторого ущерба, причинённого студентам-объективистам в прошлом». Брэнден по-прежнему считал себя экспертом психологии, но смог побороть в себе излишний морализм. Когда журналисты спросили, считает ли он секс без любви аморальным, он ответил: «Я ж вам не мама»[587]. Общий тон интервью отражал позицию либертарианства по отношению к Рэнд в целом, которую теперь считали лишь номинальным лидером или уважаемой старейшиной, нежели источником непосредственных наставлений. Она была тотемом, идеалом для восхищения, но не поклонения. «Разум» интересовал Рэнд, но он был ей ничем не обязан.

В 1973 г. The Ayn Rand Letter начал сильно буксовать. Номера стали выходить с задержкой иногда даже в несколько месяцев, а стандарты повестки начали проседать. Публикуя рецензию на «Теорию справедливости» Джона Ролза, Рэнд притворилась, что прочитала его труд, но при этом заявила: «Должна сказать, что я не читала его книгу и не собираюсь»[588]. Вместо своей она представила рецензию на рецензии Ролза из New York Times. Помимо Леонарда Пейкоффа с написанием статей Рэнд больше никто не помогал, а учитывая ухудшающееся состояние Фрэнка, как и её собственное, производить выпуски раз в две недели без помощи не представлялось возможным.

Главным образом Рэнд занималась собственной жизнью, в особенности восстановлением давно утраченных связей со своей сестрой Норой. Весной 1973 г. Рэнд сильно удивилась, когда получила от неё письмо, ведь она уже несколько десятилетий считала, что её нет в живых. На выставке искусств при поддержке США в Ленинграде Нора взяла буклет об американских писателях и обнаружила в нём фото сестры. Она написала организации, спонсировавшей выставку, а её представители, в свою очередь, вышли на контакт с Рэнд. Это были первые новости от её семьи за последние более чем 30 лет. Они не без слёз поговорили по телефону и решили, что Норе с её мужем нужно приехать в гости. Рэнд была вне себя от счастья. Тридцать трудных лет разочарований и предательства в старости принесли свои плоды. Невзирая на проблемы со здоровьем, она начала готовиться к приезду сестры, сняв для пары квартиру в том же здании и начав изучать русские сообщества неподалёку. Она взяла расходы за визит Норы и Виктора в Соединённые Штаты на себя и была готова предоставить им всё необходимое для комфортного проживания.

Однако визит Норы оказался катастрофой, печальной репризой последних дней общения Рэнд с Изабель Патерсон. Поначалу сёстры общались с абсолютным упоением. Однако Нора была чрезмерно подозрительна относительно водителя Рэнд, её повара и Леонарда Пейкоффа, считая их американскими шпионами. Из-за многих лет жизни при советской пропаганде, она просто не могла поверить в то, что за ними не наблюдают. Рэнд была разочарована неспособностью сестры понять свободу Америки. Нора упрямилась, порицая беспорядок и шум горячо любимого Рэнд Нью-Йорка. Она не демонстрировала интереса к книгам Рэнд, упиваясь вместо них трудами Александра Солженицына, запрещёнными в СССР. Рэнд считала Солженицына худшим мистическим коллективистом России. Нора же считала его труды шедевральными. Между ними завязался спор. Рэнд отменила все запланированные для Норы вечеринки, когда их спор перерос в конфликт желаний. Возможно, Нора завидовала известности и состояниям своей сестры либо ею овладели настолько масштабные различия их жизней. Но она не могла и не собиралась отрекаться от России, как ожидала этого Рэнд. Одинаково упёртые и уверенные в своей правоте сёстры не могли отступиться от своих разногласий и прийти к перемирию. К концу визита им обеим стало понятно, что Нора не сможет осесть в Соединённых Штатах. Когда Нора и Виктор вернулись в Россию, Рэнд испытала тяжелейшее разочарование. Она предложила своей сестре свободу, а та выбрала диктатуру. Нора совсем не была такой, как она, – и в то же время они были очень похожи.